Самарское ГЖУ находилось в двухэтажном деревянном здании на перекрёстке Саратовской и Алексеевской улиц33. Едва подполковник вернулся от губернатора и уселся в кресло в своём кабинете, вошёл дежурный жандармский офицер и доложил, что пожаловал вице-губернатор Владимир Григорьевич Кондоди. Подполковник встал и вышел из-за своего стола, а в кабинет вошёл вице-губернатор.

– Наслышан от губернских секретарей о вашей баталии с губернатором Иван Иосифович, – улыбаясь, сказал Кондоди. Он поздоровался с подполковником за руку.

Пастрюмин и Кондоди были знакомы с молодости, когда один был юнкером Михайловского артиллерийского училища, а другой студентом Московского университета. С тех пор минуло двадцать лет, Кондоди выслужил чин действительного статского советника, а Пастрюмин стал жандармским подполковником.

– Владимир Григорьевич, вовсе не к месту тут ваше игривое настроение, – вздохнул Пастрюмин.

– Ну, коли хотите серьёзно, извольте, – кивнул вице-губернатор. Он указал рукой на кожаный диван и предложил: – Присядем? В ногах говорят правды нет.

Когда уселись на диван, Кондоди продолжил:

– Положение в губернии, да и в самой Самаре серьёзное. Вот – вот полыхнёт восстание, а губернатор всё поёт лазаря про успокоение народа. Тут ещё начальник нашего ГЖУ сбежал из Самары. Какой из всего этого следует вывод?

– Какой?

– Эти двое, я имею в виду Засядко и Каратаева, не достойны, занимать свои посты, – ответил Кондоди. Он указал рукой на Пастрюмина и себя, продолжил: – Есть более достойные люди. Нужно сообщить об этом телеграммой министру внутренних дел Дурново. Пётр Николаевич слывёт умным и решительным человеком. Уверен, он всё поймёт правильно.

– Ты что же, предлагаешь написать в телеграмме всё то, что только что сказал? – усмехнулся Пастрюмин. Он и сам не заметил, как перешёл на «ты» во время служебного разговора. В то время это было нарушением этики, и могло означать одно, разговор стал интимным, как между двумя заговорщиками. В сущности, так оно и было.

– Ну, зачем же так грубо?! – рассмеялся Кондоди. Он наклонил голову к подполковнику и тихо стал говорить: – Мы сообщим в Петербург, о том, что положение в губернии серьёзное, но губернатор Засядко запрещает проводить решительные меры, а полковник Каратаев, сказавшись больным, вовсе покинул Самару. Опишем положение в Старом Буяне и попросим разрешение подавить там бунт.

– Владимир Григорьевич, не порядочно доносить на своих начальников, – с сомнением сказал Пастрюмин.

– Мы с тобой печёмся о делах в губернии, – похлопал Кондоди по руке жандармского подполковника, – а это наивысшая порядочность.

Кондоди встал и, улыбнувшись, продолжил:

– Сделаем всё отменно, тогда станем, я губернатором, а ты начальником ГЖУ, – он указал рукой на стол, – ну-ка Иван Иосифович садись за стол, давай сочинять телеграмму.

Подполковник Пастрюмин сел за свой рабочий стол, а Кондоди перевернул настольный календарь, и продолжил:

– Сегодня у нас двадцать пятое ноября. Завтра возьмём казачью сотню и поедем в Старый Буян. Все необходимые распоряжения сделаешь после моего ухода. А пока пиши…

***

Как и договорились Кондоди с Пастрюминым, из Самары выехали в полночь 26 ноября, прихватив с собой сотню уральских казаков. Около семи часов утра добрались до Старого Буяна. Казаки налетели на село как ураган, выгоняя из изб на улицу мужиков и баб. Тут же были арестованы Антип Князев и два его помощника. Евгений Пеннер с вооружёнными дружинниками подошли к селу из Царевщины, но увидев, что казаков много, дружинники ушли обратно и попрятали своё оружие.

Казаки согнали мужиков к старобуяновской церкви, пригнали туда и Ивана Чапаева с сыновьями.