Одиннадцать дней спустя снова зазвенел тревожный звоночек. Возникла новая инфекция – вероятно, сепсис – потенциально смертельное заражение крови. И опять в отчаянной борьбе за жизнь Вирджинии местные врачи вводили ей в колено загадочные сыворотки, пытаясь спасти его, при этом каждый час консультируясь по телефону с американцами в Стамбуле. Даже сегодня, в условиях современной медицины, состояние Вирджинии было бы признано критическим; тогда же ее шансы выжить стремились к нулю. Ежедневная боль при смене пропитанных гноем повязок на культе была почти невыносимой, и часто ее сердце болезненно заходилось.

Однажды ночью, в бреду от инфекции, распространяющейся по всему телу, Вирджиния в холодном поту увидела то, что всю оставшуюся жизнь описывала как «видение». Хотя ее семья осталась за тысячи миль от дома, у ее постели появился покойный отец с простым посланием: она не должна сдаваться. Нед сказал дочери, что «ее долг – выжить», но, если она действительно не сможет больше выносить своих страданий, он за ней вернется. И хотя Вирджиния не была религиозной в формальном смысле этого слова, она искренне верила, что Нед говорил с ней. Его слова остались с ней, придавая сил, и на протяжении многих лет она часто вспоминала о том, как он заставил ее бороться[11]. Так что она продолжила первую, но далеко не последнюю битву за свою жизнь. В одиночестве, если не считать призрака отца. Вирджиния чувствовала, что если после столь ужасных страданий она все-таки оправится, то наверняка сможет вынести все, что уготовит ей жизнь. Она не позволила бы своей Великой Ошибке встать у нее на пути. Ради своего отца.

Чудесным образом Вирджиния выжила, и консул, каждый день преданно навещавший ее, был поражен ее стойкостью. В конце концов Вирджинию перевели в более современную больницу в Стамбуле для реабилитации. За долгие недели восстановления она решила, что не позволит обращаться с ней как с инвалидом. В мае 1934 г. она настояла, вопреки советам врачей и работодателей, что должна вернуться на работу в консульство на следующий день после выписки. Это было ужасным решением. Врачи могли предоставить только самую примитивную и плохо подходящую Вирджинии деревянную ногу, так что ей приходилось пользоваться костылями: после долгих месяцев в постели даже короткие периоды ходьбы быстро утомляли. Ситуация с медицинским наблюдением в Смирне оставляла желать лучшего, а боль от раны все еще приносила ужасные мучения. В кои-то веки Вирджиния почувствовала себя опустошенной так далеко от дома. Результатом этого стал физический и эмоциональный срыв. «Сложилась ситуация, которую я предвидел и которой пытался избежать, но мисс Холл не осознавала, какие трудности ей предстояли, – телеграфировал консул Перри в Государственный департамент в Вашингтоне. – Этот эксперимент был болезненным для всех нас»[12]. Вирджиния исследовала свои пределы, но вместе с этим и глубину решимости выйти за них.

Через несколько дней Вирджиния уже находилась на корабле, плывущем обратно в Соединенные Штаты, а месяц спустя, 21 июня, она прибыла в Нью-Йорк, где встречающая ее на пирсе семья наблюдала, как она осторожно хромает в их сторону. Ее госпитализировали для серии так называемых «восстановительных операций», почти наверняка включающих в себя отрезание большей части ноги, чтобы избежать некротизирующих инфекций, и установку нового протеза. И хотя по меркам 1930-х годов протез был современным, он был довольно неудобным и держался за счет кожаных ремней и корсета вокруг талии[13]. В жаркую погоду эти ремни сильно натирали, а культя покрывалась волдырями и кровоточила. Несмотря на то, что протез был полым, крашеная деревянная нога с алюминиевой ступней весила добрых восемь фунтов