– А вы с Германом совместимые?
Нора ждала этого вопроса.
– Нет.
– Как же вы умудряетесь оставаться вместе?
– Ну, я подстраиваюсь под него, насколько считаю возможным.
– А он? Он под тебя не подстраивается?
Нора покачала головой.
– Это просто не приходит ему в голову.
– Хм… И ты не чувствуешь никакого внутреннего протеста?
– Иногда чувствую. Когда он переходит всякие границы.
– И что делаешь в таких случаях?
– Говорю открытым текстом. Проясняю свою позицию. Он слушает, думает, иногда уступает. Герман тяжелый человек, но у него, – тут Нора улыбнулась, вспомнив, как называет это сам Герман, – довольно большое пространство пофига.
– То есть он уступает только тогда, когда вещи, для тебя принципиальные, попадают в его пространство пофига?
– Именно так. Опережая следующий вопрос, скажу, что вещи, принципиальные для него, уже несколько раз попадали на вещи, принципиальные для меня. Но я говорила себе: стоп! Остановись и подумай. Точно ли эти вещи принципиальны для тебя или ты привыкла считать их таковыми? Готова ли ты отказаться от Германа ради них? Что если это вовсе не твои принципы, а нечто, навязанное социумом, родительской семьей – груз, который ты тащишь из прошлого и который давно пора сбросить. Ну, и вдумчивый анализ ситуации показывал, что так оно и есть.
– Спасибо за откровенность, – смущенно проговорила Марго. – Насколько я понимаю, Леонид и эта…
– Фаина. Так ее здесь называли.
– …и Фаина тоже были несовместимые?
– Нет, конечно. Фаинка в каждом существе мужского пола видела врага, поскольку здорово натерпелась от них до того, как попала на ферму. Представь, каково ей было обнаружить, что она влюбилась в одного из врагов. Причем вот в такого – гордого, надменного, самовлюбленного. Она все время старалась прогнуть его, а он, разумеется, не прогибался. Он хорошо понимал, что если однажды даст слабину, Фаинка моментально от него отвернется. Торжествующая и одновременно разочарованная.
– Вероятно, в глубине души она хотела убедиться, что на белом свете все же есть мужчины, достойные уважения.
– Мужчины, на которых можно положиться, да.
– Мечты, мечты… – по губам Марго скользнула слабая улыбка, – всех женщин планеты.
– А у тебя не возникает желания сразиться с ним? Проверить его на прочность.
– Возникает. Но я не стану. Во всяком случае в открытую. – Еще одна улыбка, тень невысказанных мыслей. – Я подозревала, что он не способен на уступки.
– Он способен, Марго. Я много раз видела, как он уступает Герману.
– Вопрос в том, удастся ли мне стать для него таким человеком, которому он захочет уступать.
– Ты поняла.
Они вновь взглянули в глаза друг другу.
– Ладно, пойду поужинаю, – сказала Марго. – А потом мне хотелось бы вернуться и продолжить разговор. Можно? Во-первых, я очень волнуюсь. После ужина, если останусь одна, то просто сойду с ума. Во-вторых, ты тоже волнуешься и, может, поэтому так откровенна со мной. Вряд ли это повторится… Ведь я не очень-то нравлюсь тебе, правда, Нора?
Вот так поворот. И что ответить взволнованной красотке? Самое противное, что она права.
– Не очень. Я как-то больше по мальчикам, – ответила Нора сердито. – Иди ужинай и возвращайся. Только, знаешь… не сюда. Я буду ждать тебя в мастерской Германа, комната 212.
– Постучать условным стуком?
– Ага. Два удара – пауза – три удара – пауза – два удара…
Обе тихонько рассмеялись. Положение было спасено.
Оставшись одна, Нора встала, машинально поправила мыском туфли загнувшийся угол бежевого паласа, на котором стояли диван, журнальный столик, три кресла и фикус в кадке. Окинула взглядом опустевший диван и, глубоко вздохнув, двинулась по проходу между стеллажами к своему скромному жилищу.