– Да хоть куда! – в сердцах выкрикнул Сафронов. – Только подальше от этого логова.

Пожимая плечами и что-то бормоча под нос, кучер взмахнул кнутом, и… Он не успел подстегнуть им коня. К коляске подошёл крепкий высокий мужчина и удержал его за руку.

– Эй, а ну отпусти мою руку, поганец! – прикрикнул на него опешивший кучер. – Я сейчас тебя…

Сафронов глянул на мужчину и узнал его.

– Савва? Ржанухин? Чего тебе? – обратился он к хлысту. – Чего ты удерживаешь мою коляску?

– Вижу, признал, барин! – одарил его Ржанухин широчайшей улыбкой.

– Ну, признал, и что? – удивился Сафронов. – Ты с каким-то делом ко мне, Савва?

– Так и есть, с делом я к тебе, барин, – отпуская руку кучера, кивнул утвердительно Ржанухин. – Меня к тебе старец прислал. Приглашает он тебя на воскресное соборное радение.

«Вот даже как? – изумился Иван Ильич. – Что же может означать такое приглашение? Какая в этом подоплёка?»

– Ну, хорошо, я приду, – сказал он. – А что, старец так всех, обособленно, приглашает?

– Да нет, не каждого, – осклабился Ржанухин. – Одни голуби сами приходят, они знают, когда и куда. А других, особливых, старец отдельно приглашает и в других местах для них радения устраивает.

– Ну, хорошо, говори, куда и во сколько приходить? – заинтересовался Сафронов, почувствовав пробудившуюся тягу к приключениям.

– А вот сюда и приходи, – загадочно улыбаясь, Савва указал рукой на дом Лопырёва.

– А ты ничего не путаешь, Савва? – изумился Сафронов, проследив за направлением его руки.

– Нет, не попутал я, барин, – хмыкнул Савва. – Вот в эти самые хоромы, из которых ты только что вышел, и приходи.

В деревенском доме Звонарёвых с раннего утра суета. Матвей Кузьмич собирается на базар, в город. С пасмурным видом он ходит туда-сюда по избе, заглядывая в углы и всюду, боясь чего-то забыть. Рядом с мужем суетится Марфа Григорьевна.

– А деньги взял, Матюша? – спросила она, останавливаясь посреди избы и заглядывая мужу в глаза.

– Взял, взял, – хмуро ответил он. – Куда же я без денег.

– А ты хорошо их в одёжку спрятал?

– Хорошо, не впервой.

– А еда вот, в узелочке, на столе лежит, – заботливо напоминает Марфа Григорьевна. – Тут тебе на весь день хватит. А что останется, не выбрасывай, домой вези.

Лёжа в кровати, Силантий с ухмылкой наблюдает за стариками. Он отлично понимает нервозное состояние привыкших к тишине и покою деревенских жителей, для которых поездка в город – целое событие.

Закончив сборы, Матвей Кузьмич подошёл к окну и выглянул на улицу.

– Ты кого-то поджидаешь, отец? – поинтересовался Силантий, чтобы отвлечь старика от тревожных мыслей.

– Макарку поджидаю я, – буркнул отец, садясь на табурет у стола. – Не на метле же верхом мне скакать до самой Самары.

– Так ты не говорил мне, что за тобой кто-то заедет, вот я и спрашиваю, – вздохнул Силантий.

– У нас только Макарка почитай каждый день в город ездит, – сказал Матвей Кузьмич, продолжая смотреть в окно.

– А кобыла наша Сонька где? – неожиданно вспомнил Силантий. – Когда я на фронт уходил…

– Была, да сплыла, – отворачиваясь от окна, перебил его отец. – Когда ты на войну ушёл, погибла Сонька наша. Волки, заразы, ночью загрызли её прямо в стойле.

– А как же вы без лошади обходитесь, батя? – удивился Силантий.

– Привыкли уже, – помрачнел старик. – Будто у нас никогда коняги и не было.

Выслушав отца и будто вспомнив что-то, Силантий с трудом поднялся с кровати и подошёл к столу.

– Где пожитки мои, батя? – спросил он, усаживаясь на табурет.

– Где, где… Мать всё постирала, – хмуря лоб, буркнул отец.

– Как постирала? Почему не спросясь? – обомлел Силантий.