Конечно, можно продолжать верить, что такой пример ровно ничего не значит. Мне возразят, что среди представителей любой профессии всегда хватает глупцов, что и сами мы все порой произносим откровенные глупости. Но настоящая драма вовсе не в глупости упомянутого священника, а в том, что та проповедь вполне соответствует богословию блаженного Августина, так хорошо усвоенному Церковью. Вглядимся в проблему более пристально, поскольку, к сожалению, такое богословие оказало глубокое влияние на всю нашу западную культуру.

В учениях всех христианских церквей мы находим идею солидарности, скрепившей собой все человечество, круговой поруки, как в добре, так и в зле. Относительно зла у нас есть доктрина «первородного греха». Но блаженный Августин изобрел свой вариант этой общепризнанной доктрины. Поскольку он так и не выучил должным образом греческий, он неверно понял один из текстов апостола Павла, понял его с точностью до наоборот; потом он и сам заметил ошибку, но было уже слишком поздно. На таком неверном истолковании он уже успел построить все свое богословие, так что не стал уже ничего менять, просто подправил Павла, приписав ему ту мысль, которую вычитал у него прежде по ошибке[23].

Что же он тут изобрел? А то, что все мы соучаствовали в грехе, совершенном Адамом (как первочеловеком). Поэтому каждый из нас, появившись на свет, каким бы розовым и свеженьким младенцам ни казался, уже самим актом своего рождения справедливо заслуживает вечного осуждения.

Единственным способ, по Августину, такого осуждения избежать – таинство Крещения. Для него даже не встает вопроса о том, что это должно быть крещение по желанию, или хотя бы по имплицитному желанию, все это уже более поздние измышления. А ведь он жил в ту эпоху, когда детская смертность была очень высокой, и видел в своей жизни множество детских смертей, видел, что далеко не всех этих умирающих детей успевали крестить, что лишь некоторым из них повезло настолько, что перед смертью они успели получить крещение. И в том и в другом случае, речь ведь шла о детях, которые не успели совершить в этом мире еще ничего, ни добра, ни зла. И он пришел к выводу, что одни из них были предопределены свыше к вечному осуждению, во имя справедливости, а другие предопределены к вечной жизни, из милосердия; из чистого милосердия, потому что те, кому через крещение было таким образом даровано спасение, никоим образом не могли бы успеть это спасение заслужить[24].

Итак, если кратко, хотя и без искажений, резюмировать нашу мысль, то получится следующая схема:

Ребенок родился в 8 часов утра. Быстро замечают, что ребенок не выживет, зовут священника. Священник приходит в 8.10 и сразу крестит ребенка. Тот спасен. Другой сценарий: священник приходит в 8.20; он задержался, потому что попал в пробку. Но ребенок уже умер. Он осужден навеки. Его, словно посылку, отправляют в рай или в ад, но ведь он даже не смог сказать ни да, ни нет. Исповеданием веры тут займется почтовое окошко, принявшее посылку. И если нас инстинктивно обескураживает идея, что младенец может оказаться в аду, вообще ничего дурного не сделав, в действительности не менее обескураживающей оказывается и идея, что и в раю тоже можно очутиться просто так, без всякой подготовки, без личного усилия с нашей стороны, то есть в точности так, как наш умственно отсталый, чье спасение казалось столь гарантированным моему собрату.

Именно такую теологию и насаждали веками. Да и сегодня часто не лучше: в деревнях возле новорожденного на ночь часто оставляют зажженную свечу, чтобы, если вдруг ребенок начнет задыхаться, можно было бы быстро вмешаться и крестить его даже без священника. Поскольку, по народному верованию, от этого зависит его вечное спасение.