Тот факт, что в этом списке оказались также Белоруссия, Украина и Казахстан, объясняется тем, что, как союзники России, они также «сражались» на «русском фронте» и понесли страшные потери. Причем не только количественные, но и качественные. Однако, чтобы осознать это, необходимо обратиться к науке, которая уже давно изучает проблему самоубийств, как социальный феномен.

Крах каждой человеческой жизни трагичен, и каждое самоубийство имеет свои истоки и мотивы. Но по справедливому замечанию профессора Я. И. Гилинского48, статистически устойчивый уровень самоубийств свидетельствует о социальном неблагополучии и «служит одним из важнейших индикаторов социального, экономического, политического состояния общества»49. Или как кратко заметил еще в середине XIX в. английский историк и социолог Генри Томас Бокль (1821 – 1862): «Самоубийство есть продукт известного состояния всего общества»50.

Эти слова были произнесены в те годы, когда европейские страны Европы уже начали пожинать плоды бурного XIX века, одним из которых стал рост числа самоубийств во всех европейских странах. Первым, кто стал профессионально, с научных позиций изучать эту проблему, был французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858 – 1917). До него люди пытались объяснить самоубийство, как правило, только биологическими или психическими факторами (например, особенностями климата или болезнью).

Дюркгейм опроверг это мнение и на широком научном материале доказал, что самоубийства имеют социальную природу. Проанализировав статистику самоубийств в различных социальных группах, Дюркгейм пришел к выводу, что их уровень находится в обратной зависимости от уровня сплоченности, солидарности данной социальной группы – то есть чем более сплоченным является общество, тем ниже в нем уровень самоубийств. Поэтому самоубийств меньше среди католиков, чем протестантов, среди женатых, чем неженатых; во время войны, чем в мирное время; в сельской местности, чем в городах; во время стабильности, чем в годы экономического кризиса или наоборот бурного промышленного развития.

Это открытие Дюркгейма было положено в основу социологического подхода к проблеме самоубийств и, в частности, объясняло, почему во время XIX в., когда общество буквально «трещало по швам», их количество росло практически во всех европейских странах.

Известно, что Дюркгейм считал себя агностиком. Он писал о «сплоченности и солидарности социальной группы». Но разве основой и одновременно высшим проявлением этой «сплоченности и солидарности» не является та самая любовь, о которой Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13)? Убежден, что это так, и французский социолог лишь подтвердил евангельскую истину, что ни человек, ни общество не могут существовать и развиваться без любви. Потому что Сам будучи Любовью (1 Ин. 4, 8), Бог и в основу мiроздания также положил не «производительные силы и производственные отношения», а любовь.

Как обделенный любовью человек близок к мысли о суициде, так и общество, в основу которого положена всеобщая «вражда всех против всех», обрекает себя на коллективное самоубийство. В контексте этого вывода, десятикратный рост числа самоубийств в советской России с 4,4 в 1923 г. до 46,1 в 1992 г. не может не ужасать. Потому что на языке социологии это означает, что и дезинтеграция российского общества за эти годы также возросла в десять раз. На языке Евангелия, это означает, что в течение «просвещенного XX века» на 1\6 части земной суши – а именно такую площадь занимал бывший Советский Союз – произошло десятикратное «охлаждение любви» (Мф. 24, 9 – 14), являющегося одним из верных признаков конца человеческой цивилизации