, не полностью доверился бумаге, а сослался на Ивана Николаева, доставившего информацию, что тот возвестит «усты вся»[287]. Обычно купцы, как Иван Николаев, не только поставляли политическую информацию, но и привозили ко двору (часто по специальному заказу[288]) необходимые для царского обихода предметы. За многолетнюю и верную службу царю (именно так рассматривали свою деятельность сами греки) греческие купцы получали царские грамоты, напоминающие по формуляру жалованные грамоты монастырям, но не имевшие ограничений во времени приезда в Россию. Так, в 1660 г. по челобитной константинопольского купца Николая Кондратьева была дана грамота, как просил Николай, «против моей братьи приезжих иноземцов»[289]. Любопытно, что среди вышеназванной «братьи» был и Иван Юрьев, неоднократно бывавший в Москве и доставивший Алексею Михайловичу царские регалии, выполненные в Константинополе[290].

С купцами в русскую столицу попадали мощи святых и чудотворные иконы, в том числе и наиболее знаменитые христианские святыни. Греческие купцы привезли для патриарха Никона митру «цареградского дела», украшенную камнями и жемчугом, стоимостью в 1230 рублей[291] и саккос, заказанные им, скорее всего, в связи с интронизацией. Вещи вместе с грамотой прислал константинопольский патриарх Иоанникий[292]. Саккос по документам Посольского приказа не прослеживается. Вполне вероятно, что он прямо попал к патриарху, а митру из-за ее высокой стоимости доставили к царю и оплатили из казны. В 1654 г. на праздник Успения митра была преподнесена московскому первосвятителю от имени царевича Алексея Алексеевича[293]. В том же 1654 г. греческие купцы привезли облачение убитого константинопольского патриарха Парфения II: «5 саков обьяринных золотых, да амфор, да полицу… крест золот с каменьи, в нем часть Древа Честнаго и животворящего креста Господня»[294].

Рис. 8. Митра патриарха Никона, заказанная им в Константинополе. Рисунок Ф. М. Солнцева. 1830-е гг. Музеи Московского Кремля.

В конце XIX в. в патриаршей ризнице еще находились один из названных саккосов и омофор. Палица была передана грузинскому митрополиту Николаю в 1726 г.[295]

К середине XVII в. посольский обычай можно считать сложившимся, однако в отношениях с восточными патриархами происходил поиск оптимальных форм придворного этикета. Являясь подданными султана, патриархи не могли претендовать на почести, оказываемые послу их государя. Русская сторона учитывала реальный статус и политическое влияние архиерея, цель и значение его визита. Приезд Паисия Иерусалимского и Афанасия Пателара за милостыней не был единственной целью их появления в Москве. Но даже в тех случаях, когда патриархи приходили главным образом за материальной поддержкой для своего престола, русское правительство использовало их пребывание для решения собственных внутри- и внешнеполитических задач. Так было с Иеремией II, поставившим московского патриарха Иова, Феофаном Иерусалимским, который рукоположил патриарха Филарета, так случилось и с Макарием Антиохийским, принявшим самое действенное участие в осуществлении церковной реформы и решении политических проблем. Одно из замечаний Макария Антиохийского касалось совершения литургии в русской церкви без мощей святых. По приказу патриарха Никона было отпечатано более 15 000 антиминсов, которые разослали по церквам с частичками мощей, вложенными в них[296].

Несмотря на некоторое расхождение в организации аудиенций православных первосвятителей и иностранных послов, нельзя не отметить влияния дипломатического протокола на церемониал приема глав патриарших кафедр. Его разрабатывали в Посольском приказе, руководитель и подьячие которого играли главную роль в отношениях с представителями Христианского Востока. Таким образом, и по форме, и по существу визиты патриархов являлись важным фактором международных отношений, а следовательно, и дипломатии России середины XVII в. Приемы при дворе Алексея Михайловича греческих митрополитов и архимандритов были более скромными, но и им придавалось определенное церемониальное значение, так как именно во дворце царю подносили реликвии Христианского Востока.