Поступить по-другому он не мог, потому что он – частица великого народа, в котором надежда на государство, равно как и безбожие, было, да и по сей день остается, почти ненарушенным пластом национального сознания.

Может быть, по этому Николай не вникал глубоко в то, почему он не может решиться на самостоятельную работу, на какой-нибудь «бизнес». Но сам он, свою нерешительность объяснял легко: он просто боится, что вообще останется без каких-либо средств к существованию, если уйдет с работы и будет пытаться зарабатывать посредничая, покупая и продавая, как это делают все «коммерсанты».

В этом он был прав. Там, где ты сам себе хозяин, там – свобода, но там же, рядом со свободой, и страх, потому, что, решив стать предпринимателем и самостоятельно зарабатывать, ты лишаешься костыля под названием «надежда на государство»; ты отбрасываешь его и идешь, сознавая, что можешь упасть, если вдруг окажешься слаб для избранного пути, а можешь упасть неожиданно, споткнувшись о чью-то заботливо подставленную ногу. А уж если пошатнется уверенность в том, что, упав однажды, ты все-таки сумеешь подняться и пойти дальше, то обретенная свобода станет невыносимой, и ты будешь готов продать свой свободный труд любому работодателю, лишь бы получать средства на жизнь из его рук и, главное, не думать о том, откуда берутся деньги.

Что тут скажешь? Падать больно, обидно, страшно. Поэтому лучше ждать, жить надеждой и не думать о том, что надежда на государство – это не что иное, как замаскированная форма иждивенчества. Быть иждивенцем стыдно, но страх стать свободным всегда был для русского человека сильнее любого стыда… Надежда на государство – это, для русского человека, не только надежда лучшую жизнь как на подарок, но еще и психологический тормоз, который обязательно сработает, если нужно принять самостоятельное решение, определяющее судьбу. И Николай не был исключением: видя, что жизнь его становится все хуже и хуже, он все равно оставался в числе надеющихся. Он не мог перебороть себя и уйти с завода. Принять решение о начале своего бизнеса ему помог случай.

Однажды Николаю неожиданно позвонил его сокурсник, работавший начальником отдела на воронежском телевизионном заводе и имевший свою фирму, поставлявшую родному заводу комплектующие по несколько завышенным ценам. Когда сокурсник предложил Николаю подумать над тем, чтобы он купил на родном «Гелиосе» детали и продал ему по сходной цене, Николай удивился. Но воронежский бизнесмен объяснил, что ему самому это сделать затруднительно, а Николаю – проще, легче и быстрее. Он рассказал, что уже не раз обращался к руководству «Гелиоса», но эти «старые дятлы» назвали его «лавошником» и отказали, сказав, что такие, как он, готовы продать американцам всё, лишь бы разбогатеть. Они не объяснили, причем тут американцы, но продать детали ему наотрез отказались. И еще сокурсник пояснил, что Николаю, как человеку, до сих пор работающему на заводе, и как инженеру, которого руководство ценит, договориться проще, потому что такой человек, как он, уж точно не будет продавать в Америку никому не нужные там детали. А если у него есть еще и выход на высшее руководство завода, то тогда вообще совершить сделку не составит никакого труда. Надо просто руководству откатить несколько «лимонов». От него, сказал сокурсник, руководство «Гелиоса» деньги взять отказалось, что показалось ему вообще странным «до нельзя»! Проще говоря, сокурсник в обоснование своего предложения привел доводы, которые показались бедствовавшему Николаю на удивление простыми и убедительными. Выход на руководство у Николая был.