— Что? Белила, свинец и уксус?

Лизавете приходилось что-то читать о косметике времён Елизаветы Тюдор, когда как раз любили бледную кожу, алые губы и яркие глаза. И о том, какими жертвами всё это достигалось. Но одно дело читать, а другое — видеть своими глазами!

— Это мне сказал один здешний послушник, Гвидо, точнее, он сначала был послушником, а потом оказалось, что он маг. И его отдали учиться к алхимику из ордена Света, господину Кастелло, на год, а недавно он вернулся. И рассказывал, чем ему там приходилось заниматься. А у того алхимика целый дом подмастерьев, потому что заказов много, а он один. И дамские белила и румяна — это ещё не самое сложное, так сказал Гвидо. Но он всегда работал в перчатках и говорил, что не понимает тех дурочек, которые всё это на себя намазывают. Но такие притирания намного дешевле, чем у той же госпожи Клары, поэтому их многие покупают.

— То есть, мне повезло? — хмыкнула Лизавета.

— Конечно! Господин Астальдо сказал найти для вас всё самое лучшее.

— И теперь, когда я смотрю людям в глаза, да ещё и накрашенная, то что они думают?

— Что вы очень красивая, вот что они думают! — рассмеялась девчонка. — Просто вы выглядите совсем не так, как обычная накрашенная дама. У вас лицо как у человека, а не как у дамы с картины и не как у посмертной маски. У вас как-то так получилось, что вы как будто и не накрашены вовсе, а глаза яркие. Ярче, чем обычно. А одеть вас по придворному — так и вовсе!

— Что ты такое говоришь, с чего вдруг красивая? Я старая и толстая.

— Это вы толстых не видели, — замахала руками Аттилия. — По вам видно, что вы жили в хороших условиях и не голодали. У вас очень ухоженная кожа, и волосы тоже.

Ничего себе заявочки! Лизавета в теории знала, что каноны красоты в разное время очень отличались, но столкнуться на практике… Ладно, это мнение девочки. Возможно, мужчины думают иначе.

— А сколько лет твоей матушке? — вдруг догадалась спросить она.

— Тридцать шесть, — без запинки ответила Аттилия.

А по виду — не меньше чем пятьдесят восемь. Но… Лизавета вспомнила ещё об одном аспекте.

— А сколько у неё всего было детей?

— Всего тринадцать. Нас осталось восемь, два братика и три сестрёнки не выжили. И с одной стороны, столько детей — это хорошо, потому что помощь родителям. А с другой — всех же надо кормить, сёстрам приданое выделять, но его, правда, всё равно нет, а братьям — помогать обустраиваться. Я думала, Паоло с лодкой-то женится точно, а он, бестолочь, проиграл её в кости. Так что мне очень повезло, что я маг и что я здесь.

— А во сколько лет твоя матушка вышла замуж?

— В пятнадцать. А отцу было уже больше двадцати, он копил на лодку и накопил, а дом он купил уже после смерти деда, тот немного денег оставил. Это мне было лет пять, а братьям — и того больше. Скажите, а что было нужно от вас его преосвященству?

— Он хотел знать, какой я веры. А я — никакой.

— И вы ему сказали? — удивилась девочка.

— Именно. Он долго не мог поверить, а потом велел прийти завтра на полуденную службу. Это в шесть часов, так?

— Точно, — кивнула Аттилия. — Я провожу вас, не беспокойтесь. Вы должны туда успеть после встречи с госпожой Агнессой.

— Значит, буду успевать. Скажи, ты знаешь, куда мы положили баночки от госпожи Клары?

— Конечно, — девочка с готовностью вскочила и открыла одну из дверец комодика.

Там стояли банки с пробниками и шкатулка с декоративкой.

— Замечательно. Сейчас мы пробуем покрасить мне голову, а потом я иду мыться, нет, мы идём мыться, а потом — намажусь, почитаю немного, и спать.

Косметика госпожи Клары замечательно снялась её же лосьоном. Аттилия очень боялась подступаться к краске, но тут у Лизаветы был немалый опыт — она красила волосы лет с двадцати, сначала просто в разные цвета, посмотреть, что будет, а потом уже нужда заставила. Краска была приятной кремовой структуры, легко нанеслась кистью, а по истечении времени легко отмылась.