Потеря времени на переправе позволила продолжить движение только к вечеру.

Темнело. Впереди виднелись слабые мерцающие огоньки – это ушедшие вперёд егеря зажгли факелы.

Не прошло и часа, как обоз въехал в небольшую деревню. За деревней в пяти минутах езды просматривались строения усадьбы местного помещика.

Началась обычная походная суета. Французы метались по деревне в поисках места для ночлега. Те кому повезло занять свободную избу, растапливали печи. Неудачники разводили костры, устанавливали котлы над горящими поленьями, заполняя их всем что можно было найти съестного в крестьянских дворах, погребах и кладовых. Ездовые распрягли своих коней и поили их у колодца, наливая воду в приспособленное для этого большое выдолбленное из дерева корыто, и кормили украденным сеном свих коней.

Младшие офицеры метались по деревне, организуя ночную охрану обоза. Выстрелы, крики, женский и детский плач, кудахтанье кур и гоготанье гусей, визг свиней, ржание коней, звон колодезных цепей, треск ломаемых оград и ворот, в дополнение к этому зычные команды капралов – всё это до поздней ночи сопровождало действия французов.

Многие избы заблаговременно покинутые хозяевами были пусты и не топлены. Крестьяне, оставшиеся в деревне, в основном имеющие «малых» детишек, встречали непрошеных гостей не очень-то радушно.

В одной из изб, пятеро хозяйских детей, лежали на печи и боязливо следили за хозяйничающими в доме чужими людьми, странно одетыми и говорившими на таком же языке, как и их барин. Родители, бородатый мужик в длинной подпоясанной рубахе и лаптях и дородная баба в расшитом сарафане, босая, сидели на большом дубовом сундуке, охраняя находящееся в нём богатство. Всем своим видом они демонстрировали полное безразличие к происходящему.

Тем временем трое французов принялись растапливать печь. Сырые дрова, сложенные совсем не там где им должно быть в печи, долго не разгорались. Наконец появились небольшие язычки пламени, и изба стала наполняться едким дымом.

Огонёк лампадки еле-еле пробивался сквозь образовавшуюся мглу. Дым и мрак медленно заполняли пространство. Отворили дверь. Хозяин слез с сундука, громко хлопнув, закрыл её и повернул голову в сторону печи,

– Сёмка! Чяртёнок, ня видишь!?..

Белокурый мальчик, старший из детей, приподнялся на печи и сдвинул щит, закрывавший отверстие в потолке. Дым нехотя потёк наружу.

У всех слезились глаза. В избе слышалось сморкание и кашель.

– Странное сооружение. Для чего это?.. – один из французов указал на свободное пространство в глубине печи, – Где крюк для котла?..

Паленья разгорелись. Искры с треском разлетались во все стороны. «Спалють дом ироды» подумал мужик, но не двинулся с места. Французы то же, предвидя возможность пожара, стали передвигать горящие поленья вглубь печи давя сапогами падающие на пол угли. Мужик посмотрел на жену.

– Не спалють. – произнёс он уверенно.

Французы безуспешно шарили по углам и полкам в поисках еды. Один из них подошёл к мужику с найденной в чулане корзиной с мелким картофелем и стал возмущённо доказывать ему, что так жить нельзя, что у него дети, много детей, им нужна еда, иначе они умрут, и жена умрёт, и он сам.

Мужик слушал француза ничего не понимая, медленно поглаживал бороду радуясь: «вовремя я усё схоронил от этих сатрапов».

Кареты в сопровождении пеших гвардейцев и большинства офицеров сразу же проследовали за околицу деревни в сторону усадьбы. От дороги к усадьбе вела аллея из лип. Их почти чёрные стволы отчётливо выделялись на фоне снега, освещённого восходящей луной. Аллея заканчивалась перед широким парадным крыльцом двухэтажного кирпичного дома с большими окнами и массивными двустворчатыми дверьми. По бокам крыльца на пьедесталах были установлены небольшие скульптуры то ли львов, то ли сфинксов из мрамора.