Лишившись единственного, пускай и молчаливого, друга, Циан взялся сочинять, что и подобает делать каждому, имеющему разбитое сердце и уничтоженную душу. Однако и первые, и последующие стихи выходили ужасными, и он перевел, наверное, миллиард листов, пока не отказался окончательно от этой идеи. Несколько лет подумав, он обратился к прозе, и это понравилось ему больше. Сначала Циан попытался написать приключенческий роман о тех моряках, что встретились ему какое-то время назад, но очень скоро ему это наскучило.

Сначала Циан описал собственную жизнь, прибегая к ярким метафорам и сложным эпитетам, но надо напомнить: он был молод, – а потому материал для письма очень скоро иссяк. Он изложил всю свою жизнь и ужаснулся тому, сколь мало листов это заняло. Тогда Циан стал писать о том, что знал лучше всего, – о ремесле. Он излагал рецепты и формулы, отлично вписавшиеся в великие книги по искусству алхимии, однако вскоре опять столкнулся с тем, что его знания иссякли, а он даже не использовал и тысячи листов. Долгое время Циан не знал, чем себя занять и о чем стоило бы написать, пока в один прекрасный день его снова не призвали…

Он вновь оказался на песчаном берегу и сразу же бросился целовать песок, один из своих любимых материалов. Тут он увидел босые женские ноги, погруженные в песок, а потом и саму девушку, державшую в руках его графин. Он удивился тому, что она совсем не испугалась его появления. Циан встал напротив нее и увидел, что глаза ее покрыты белой непрозрачной пленкой. Тогда он встал и, стараясь не испугать ее неожиданным появлением, тихо сказал:

– Чего пожелаешь, прекраснейшее, но беднейшее из существ?

Девушка совсем не обратила на него внимания. Она продолжала щупать сосуд, водя пальцами по гравировке, но тут же убирая их, словно обжигаясь… Тогда Циан понял, что она не только не видит, но и не слышит. Он аккуратно дотронулся до ее бледного локтя и впервые за долгое время ощутил тепло человеческого тела. Девушка испугалась, но не убрала руку. Она дотронулась сначала до его пальцев, внимательно ощупывая каждую косточку, словно впервые держала кого-то за руку. Затем прикоснулась к его лицу и улыбнулась, но ничего не сказала. Циан понял, что она лишена и этого дара.

Тогда он встал рядом с ней и повел ее вдоль берега. Ему и самому хотелось пройтись, почувствовать под ногами влажный песок, задрожать от холодных волн, время от времени выбиравшихся так далеко на берег. Он глядел на горы, видневшиеся вдалеке, слушал шум моря, очаровывавший слух, и понял, чего могла бы пожелать эта девушка.

В следующий момент пленка, отделявшая ее взгляд от мира, исчезла. Девушка остановилась, и ее глаза забегали, не зная, за что ухватиться. Не дав ей как следует рассмотреть песок, лежавший у нее под ногами, Циан сделал так, чтобы она услышала шум моря и крик чаек, носившихся над его поверхностью и то и дело выдергивавших оттуда зазевавшихся рыб.

Она долго привыкала к новым чувствам, то садилась на землю, рассматривая камни, песок, ракушки, воду, то снова поднималась на ноги и с глазами, горевшими огнем любопытства, прислушивалась ко всему, что теперь могла слышать. Наконец она впервые посмотрела на Циана, который должен был осуществить еще одно ее желание, но тянул, стараясь как можно дольше насладиться такой редкой, но долгожданной свободой. Девушка смотрела с надеждой, и Циан исполнил ее последнее желание.

Сделав это, он тут же дотронулся до ее губ, не дав им раскрыться. Они сели на берегу, оставив графин возле ног. Его омывало волнами, и с каждой новой волной он удалялся все дальше и дальше. Когда графин полностью исчез из вида, Циан поднялся и сказал: