Дети заскрипели карандашами, а я, подождав, пока они допишут, продолжил:

– Ненависть к чужим является оборотной стороной любви к своим, а воинственность является неизбежным спутником дружелюбия. Вы сейчас учитесь воевать, тренируетесь с оружием, стоите на постах, готовые стрелять, не потому, что ненавидите врагов, а потому, что любите друзей. Разве вас ведёт ненависть?

Нет, вас ведёт любовь…

– Бред какой-то… – растерянный Лебедев повесил трубку телефона. – Мигель, сбегай наверх, посмотри, что у них там стряслось.

Младший научный сотрудник отдраил закрытую на время эксперимента гермодверь и быстро затопал вверх по лестнице, поднимаясь из расположенной глубоко под землей лаборатории.

– Мне кто-нибудь объяснит, что случилось? – неприятным голосом спросил Куратор.

Ему никто не ответил – учёные собрались над столом, раскатав по нему ленты самописцев, и увлечённо указывали друг другу на какие-то пики и провалы.

Директор подошёл к двери в машинный зал и выпустил оттуда, наконец, Андрея.

– А чего выключили? – сразу спросил тот. – Я почувствовал – прокол был, но не успел даже шаг сделать…

– Не выключили, – не отрываясь от бумажных лент, сказал Матвеев. – Фаза перескочила. Вот, посмотрите – градиент мощности, как я и говорил. Если бы мы сразу дали полную, сработало бы штатно, а при ступенчатом наращивании фаза у нас загуляла…

– Да, действительно… – нехотя признал Воронцов. – Совсем чуть-чуть не хватило. Если бы реактор…

– То есть, опыт можно повторить? – быстро спросил Куратор.

– Да, конечно, если реактор… Сейчас… – Лебедев снял трубку телефона и крутнул диск. – Реакторная? Николай Никифорович, что там у вас?

Он молча слушал трубку. По лицу его Ольга догадалась, что с реактором не всё хорошо.

– Течи в первом контуре, выдавило уплотнения, активная вода в помещении. Собирают тряпками в вёдра, по очереди, чтобы много бэр не набрать. Надо расхолаживать ГЭУ6 и устранять.

– Это долго?

– Трое-четверо суток. Сначала сбрасывать температуру активной зоны, затем выгружать защиту – свинцовые плиты и засыпку, только потом переваривать паропроводы. Но мы все равно планировали перезагрузку ТВЭЛов, их уже доставили из Обнинска. Как раз, пока расхолодим установку, и флотские подъедут.

– Флотские?

– У нас установлен реактор ВМ-А, один из прототипов, разрабатывавшихся для подводных лодок. Опыт его перезарядки есть только у моряков.

– То есть, повторить эксперимент вы сможете не ранее, чем через неделю?

– Скорее, через месяц.

– Понятно, – Куратор задумался.

Ольга искренне надеялась, что на это время он уедет туда, откуда он обычно появлялся, а не будет торчать в «Загорске-12», не давая ей спокойно работать.

На лестнице раздались быстрые и характерно неровные шаги, сопровождаемые стуком трости о ступени.

– Оленька, с тобой всё в порядке? – по лестнице, торопясь, спускался обеспокоенный Иван.

– Иван! – воскликнул обрадованный директор. – Что за паникёры в дежурке? Что за чушь несут твои охранники?

– Не чушь, – начальник охраны обнял жену. – Я, Палыч, по-твоему, от скуки на протезе по лестницам скачу?

– Да что там у вас?

– У нас? Это я хотел спросить – а что у нас? Это вы учёные, а мы так, «через день – на ремень».

– Да что случилось-то?

– В девять сорок две, – чётко, по-военному доложил Громов, – прошёл короткий воздушный фронт, как волна от отдалённого взрыва. Одновременно прекратилась подача электричества, и наступила темнота.

– Темнота?

– Естественное освещение тоже… хм… погасло. На улице темно, как в новолуние. Даже темнее – совершенно нет звёзд.

Все с удивлением и недоверием уставились на Громова, но его вид исключал вероятность глупой шутки. Серьёзный человек, начальник охраны института. Ответственный.