«Ай да молодец Генка!» – про себя отметил Костя, внимательно слушая разговор. – «Вот тебе и повод для всеобщего возмущения кочевников, если здесь опять что-то станут строить после пожара, который тут скоро произойдёт».

– Ну, с человеком-лосем мы уж как-нибудь договоримся! – расхохотался Кабан. – Выпьем с ним по сто грамм, поговорим по душам, и он нам разрешит!

Сурикаты, так про себя Костя окрестил остальных двоих охранников, и рабочие тоже рассмеялись, а кто-то из них ещё добавил: – Можем его к себе в бригаду взять, пускай помогает, раз уж такой сильный!

– Ну что, мужики, давайте-ка по капле за знакомство. Мы ведь теперь соседи, надо познакомиться поближе. – энергично потёр руки Кабан, и сделал приглашающий жест к вагончикам. – Меня Николай зовут, это мои бойцы – Юра и Рома. – показал он сначала сурикатов, а затем представил по именам и четверых рабочих.

– Спасибо за приглашение, – поблагодарил Василий, – но нам ехать надо. Мы вертолёты видели, приехали посмотреть, зачем прилетали. Сейчас возвращаться надо, олени без присмотра разбредутся, собирать потом трудно. Водку мы не пьём, а вот на чай, обязательно на днях заедем. И рыбы вам привезём.

– Чтобы не думали, что мы тут вам сказки говорили, идёмте, покажу кое-что. – махнул рукой Генка, и направился по краю возвышенности вниз по реке. Кабан дал знак остальным следовать за ними, догнал быстро шагающего оленевода и пошёл рядом. Остальные, переглянувшись, двинулись следом.

По Костиному плану ненцы должны были сразу уехать, но они, похоже, что-то затеяли. Он с тревогой стал наблюдать, что будет дальше.

Отойдя от вагончиков на довольно приличное расстояние, Генка остановился и показал куда-то на землю.

– Вот. Они с хибяри-хабарта не смогли договориться.

Костя увидел старое, заросшее травой и кустарником пепелище. На довольно большом участке среди прошлогодней травы торчали обломки кирпичей, ржавые, прогнившие до дыр куски железных листов, загогулины покореженных труб и уголка, осколки бутылок и фарфоровой посуды. В стороне ощетинясь рваными краями валялись две развороченные двухсотлитровые бочки и деформированные от высокой температуры части снегохода «Буран». В стороне, метрах в тридцати стояли четыре покосившихся деревянных креста с деревянными табличками.

– Здесь в восьмидесятых годах уже строили магазин и пекарню. Семья жила: муж, жена, и двое детей. Муж был русский, а жена из наших. Государство тут решило факторию поставить. Они здесь жили и работали. Очень вкусный хлеб пекли. – Гена прошёл по пепелищу, и выковырял сапогом из травы две погнутые железные формы для выпечки хлеба. – Когда дом только построили, пришёл хозяин – хибяри-хабарта, стёкла в доме разбил. Предупредил так, чтобы уходили. Они не послушали. Потом он им в глаза посмотрел. Хозяина Булыга звали, он с ума сошёл, жену с детьми застрелил, а потом дом вместе с собой сжёг. Мой отец и ещё люди здесь стояли недалеко, дым увидели, на помощь приехали, а он в них через окно из ружья стрелять стал. Никто подойти не смог пока всё не сгорело. Вот так. Родню Булыги разыскать не смогли, тут всех и похоронили.

– Пойдёмте дальше. – словно заправский экскурсовод махнул рукой Генка, и повёл всех к росшим в сотне метрах густым зарослям ивняка и ольховника.

Проходя мимо крестов, охранники и рабочие всматривались в таблички, пытаясь прочесть надписи. Костя напряг зрение, и кое-как разобрал сильно выцветшие, выведенные красной краской буквы на одном кресте с краю: Булыга Иван Михайлович 06.01.1942 – 05.07.1983. Это была могила хозяина сгоревшей фактории.

Немного не дойдя до кустарника, вся компания остановилась возле ещё одного пепелища, но уже меньшего размера. Здесь так же валялись куски железа, обрывки толи и осколки стёкол. Из земли между зарослей карликовой берёзы торчала верхняя часть самодельной печки-буржуйки.