Из намеков и обрывков разговоров Марго поняла, что происходило с ними что-то неладное. Когда балерина узнала, что он остается только подающим надежды литератором, не было предела ее разочарованию. Она не могла скрыть этого. Она обманулась в своих надеждах и больше не хотела терять время. Он не Гете, и не Данте, никогда не был ими и не станет, сколько бы ты не называл свое творение «Божественной комедией, это ничего не меняет, – говорила та своей подруге, когда угроза разрыва стала неизбежной.

У нее была яркая интересная жизнь, другой она себе и не представляла. Если он не может сделать ее еще лучше и ярче, то она уходит. Она и на самом деле была благодарна своей сопернице за освобождение от креста, который не смогла бы унести. Она не была героиней. И это не ее вина. Она не бледная тень героя, она не только муза художника, но и сама творец. Так ей удалось оправдаться в какой-то мере перед ним и перед собой и уйти с высоко поднятой головой в свободное плаванье. Эта Эвридика превзошла ту, древнюю, надо было признать ее превосходство, и Фауст порадовался таким переменам, может и он был причастен.

№№№№№№№

Но ночью, когда она не вольна была рассуждать здраво, ей снился сон. Она видела дворец царя Ирода. И она была Саломеей, готовой за свой танец потребовать голову Фауста. После этого сновидения она ходила унылая и подавленная, но не долго. Даже если и так, а кто сказал, что это худший выход из всех возможных. Если это только месть, то разве она не закуска, которую подают в холодном виде?

Она не хотела себя насиловать, не вольна была что-то менять. Она оставалась собой и гордилась этим.

Так не потому ли ему снился сон о Саломее накануне их встречи. Но Князь тьмы все знал и отвел его от края пропасти, только вот зачем он это сделал?

А как прекрасно все начиналось. И так горько и больно было обмануться в своих ожиданиях

Обида, страдания, ревность, – все это не шло ни в какое сравнение со свободой, которую подарила ей эта странная женщина, в жизни – ее соперница.

Марго сначала чувствовала свою вину перед ней. Но это чувство быстро улетучилось. Она сама ощутила себя игрушкой в ее изящных руках. Та просто делала только то, что хотела, если бы ей захотелось другого, то все было бы вовсе не так просто и легко осуществить. Хотя и тогда она не отступила бы никогда.

Об этом же сказал и Фауст, когда они говорили о его бывшей жене. В каждой следующей жизни, словно помня о первой, он успевал жениться, часто не один раз, это стало обязательным условием каких-то больших перемен

Оказывается, он все прекрасно видел и чувствовал, да и как могло быть по-другому?

Марго пыталась понять, умеет ли он угадывать ее мысли или это просто странное совпадение. Хотелось бы в это верить. Но она, вероятно, никогда не скажет о своих настоящих чувствах. И они оба без особого сожаления отпустили ее на свободу. И не задумывались больше ни о чем.

Фауст говорил о том, что он получил надежду, уверенность и покой, которых в жизни его не было никогда прежде. Она ни о чем не просила, всем была довольна. Марго стала для него всем, и в творчестве, и жизни тоже.

Но если в их личной жизни постепенно все налаживалось, то внешняя атмосфера в стране, где они обитали, становилась все более зловещей, а часто и невыносимой. Ему и снился и виделся почти наяву Люцифер. И он вел с ним нескончаемую беседу. И тот позволял увлекать его в невероятные дали. Но он не чувствовал себя тем, кто способен освободить его из Тьмы.

Все это казалось чем-то отвлеченным и далеким для Фауста. Он чувствовал себя скорее Феликсом, ему предстояло принять важное решение о распятии, и распять бога в собственной душе. Как же трудно это было сделать для сына священника.