Алексей Георгиевич тяжело вздохнул, и на его лице проступила болезненная усталость. У него появилась одышка, спина согнулась, и, вообще, он выглядел очень подавленным. Некоторое время он молчал, пока не осознал свою усталость. Тогда показательно жестким голосом, чтобы я и думать не смел, что он сдал, начальник службы безопасности спросил:

– Я полагаю, ты меня понял, зачем я тебе все это рассказываю?

Он говорил со мной словно учитель со школьником. Неприятное ощущение. Мерзко было бы поддерживать такое отношение к себе, но и конфликтовать я боялся. Поэтому мой собеседник услышал не «да» или «нет», а нечто бесформенное:

– У этой Лаборатории странные истории.

Алексей Георгиевич утвердительно покачал головой и сказал:

– Верно. Будет нехорошо, если ты станешь героем одной из них.

Фраза прозвучала немного странно: не как предупреждение, а как предсказание. Рассказанная история должна была удерживать меня от желания снова нарушить Табу, но вместо этого она порождала столько интригующих вопросов. То, что девушка не напоминала убийцу, меня не смущало – я никогда не видел психопатов, поэтому мог ошибаться на ее счет, но вот откуда появилась мать девочки – Волчица? Дочь ее очень любила, иначе бы зачем девочка воткнула нож в ногу несостоявшейся мачехи? Но если девочка любила маму, зачем она убила ее и сестру? Стоп! Алексей Георгиевич не говорил, что Пленница белой комнаты убила Волчицу. Он сказал, что девочка держала в руках окровавленный нож, когда вернулся ее отец, но что если по нему стекала чужая кровь? Кто тогда и зачем проник в квартиру? Чем я больше я думал над историей, тем больше мне хотелось еще раз нарушить Табу и оказаться во сне, чтобы услышать версию Пленницы белой комнаты о той ночи. Если начальник службы безопасности думал, что своим рассказам он отобьет мое преступное желание вернуться в сон, то он выбрал для этого неудачный способ.

Алексей Георгиевич продолжал сидеть в моем кабинете. Он устал наблюдать за моими измышлениями, и, по всей видимости, догадываясь, к чему они идут, прервал их:

– Иди и подумай над тем, что я тебе сказал. Многие мужчины хотят стать героями, спасающими принцессу из заточения. Но мало кто задумывается над тем, что будет, если принцесса и вправду окажется ведьмой. Поэтому не повторяй глупых ошибок и больше не нарушай Табу: в эту Лабораторию очень трудно найти подходящих сотрудников. Я не хочу искать на твое место другого человека.

– Надеюсь, это не угрозы? – спросил я, вставая со стула.

– Нет, это предупреждение.

Алексей Георгиевич как-то странно посмотрел на меня с высокомерной ухмылкой, совсем не соответствовавшей характеру его слов.

От этого становилось еще неприятнее, и я поспешил покинуть кабинет. Что-то во всем нашем разговоре было не так.

Я вышел на лестничную клетку и остановился, посмотрев вниз. Никогда за все время работы в Лаборатории я не спускался ниже минус первого этажа; никогда я не ставил под сомнение истории Алексея Георгиевича; и никогда раньше я не видел за этими рассказами призыва к осторожному исследованию тайн. Любопытство перебороло страх и заставило меня сделать несколько робких шагов вниз по Лестнице. Спустившись на бетонные ступеньки, которых никогда не касалась моя нога, я словно пересек непреодолимую черту. Меня охватила эйфория, и я побежал вниз к неизвестности.

На минус четвертом этаже я увидел то, что должен был увидеть: две железных двери, одна из которых вела в лабораторию сна, а вторая – в Бездну. Все выглядело очень обыденно: обычная дверь, обычный темный подвал, обычная лампочка, горевшая тусклым светом. Никаких особых систем защиты, никаких выгравированных на металле тайных знаков, даже предупреждающей таблички – и той не было. Я прикоснулся к двери, и ладонь почувствовала металлический холод. Обычный металлический холод. Я заглянул в замочную скважину – и не увидел в ней ничего, кроме темноты.