– Здесь ещё хлеб, сыр, колбаса… груши… – Марк похлопал широкой ладонью по корзине. – Ну и кой-какая зелень – спаржа, сильфий, чеснок… Здесь – вино… – прикоснулся он к бутыли. – Обычное а́льбанское. К сожалению, ничего лучшего в попине не нашлось.

– И вино?! – воскликнул Кепа. – Самое настоящее вино?! Ты – вдвойне благодетель, кентурион! Мы ведь тут совсем забыли вкус настоящего вина. Пробавляемся, в основном, лорой. А до того как пришёл твой обоз – так вообще, больше месяца сидели на одной по́ске! – он извлёк ложку из котелка и облизал её. – М-м-м!.. – страстно промычал он. – Это же совсем другое дело!.. Кентурион, если у тебя ещё много гарума, возьми меня к себе в кентурию! Я стану самым лучшим из твоих солдат! Клянусь! Нет! Я стану твоим рабом! Я буду чистить твой меч и завязывать тебе по утрам ка́лиги!.

– Ну, понесло, понесло… – поморщился Саксум. – Не обращай внимания на этого болтуна, Марк. Его язык всё равно, что ботало на шее игривого бычка – шуму много, а толку, понимаешь, никакого. Как в наших краях говорят: мелкая монета в кувшине громко звенит.

Кентурион улыбнулся:

– Пусть болтает. На языке мозолей не набьёшь.

Марк Проб нынче был благодушен и покладист. Лицо у него было розовое, распаренное, влажные волосы зачёсаны назад, бородка аккуратно пострижена.

– В термах был? – не без зависти спросил Саксум. – Присаживайся, – он похлопал ладонью по одному из пустых сосновых чурбачков, стоящих у стола и заменявших легионерам стулья.

– Да, – ответил Марк и грузно опустился на предложенное место. – Что ни говори, а терма – это великое дело!.. – он огляделся. – Так вот вы где пируете. Я было сунулся в казарму, но там мне какой-то дурнопахнущий лоботряс подсказал, что вы тут. Орясина какая-то в козлиной шкуре. Ещё и косноязычная вдобавок. Я его еле понял.

– Это Лукипор, – догадался Саксум.

– Ну, Лукипор так Лукипор… – не стал спорить кентурион, он вздохнул и рукавом туники вытер вспотевшее лицо. – Жарко нынче… Извини, дружище, что не заглянул к тебе в гости сразу. Сам понимаешь, пока разместились, пока обустроились – не до этого было. Эти два дня – как проклятые! В латрину без спешки сходить и то времени не было – всё бегом, всё бегом!.. Зато теперь… – он снял со стола бутыль, поставил её себе на колено, ножом аккуратно снял пробку и, слегка покачав сосуд, потянул носом над горлышком. – Хм! – приподнял он брови. – Совсем даже недурно! Я, честно говоря, ожидал, что будет намного хуже, – он пошарил вокруг себя глазами. – Надеюсь, вода в этом доме найдётся?

Ашер сейчас же сорвался с места:

– Я принесу!.. Я быстро!

Он наклонился, схватил стоявшее возле стола деревянное ведро и бегом кинулся наискосок через пустырь. Кентурион одобрительно проводил его взглядом.

– Ну как он? – кивнув вслед убежавшему брату, спросил Саксум. – Справляется?

– Нормально, – сказал Марк. – Не хуже других… Мечтательный вот только он у тебя какой-то… Бывает, что-нибудь делает, работу какую-нибудь, или там, к примеру, с мечом упражняется – мешок с соломой рубит, как вдруг остановится, руки опустит и стоит, смотрит куда-то. Главное, смотрит и не видит ничего. Окликнешь его, он как будто вынырнет откуда-то, поглядит вокруг удивлённо – мол, где это я? – и дальше продолжает мешок свой рубить, как ни в чём не бывало.

– Это у него с детства, – улыбнулся Саксум. – Он в детстве точно таким же был. Бывало, дашь ему сеть распутать, он поначалу за дело резво возьмётся – пальцы-то у него, понимаешь, ловкие, половину распутает, а потом глядишь – стоит и мечтает с открытым ртом, мух, понимаешь, ловит. Как ты говоришь, окликнешь его, а он повернётся к тебе такой удивлённый и говорит, к примеру: «А я сейчас с Я́хве разговаривал». Или ещё что-нибудь в таком роде…