О том, как развивались дальнейшие события, сообщает Жозеф де Местр в письме графу де Валезу от 21 декабря 1815 г. (н. ст.) (2 января 1816 г. ст. ст). «Сегодня утром санкт-петербургский губернатор генерал Вязмитинов явился с указом Императора арестовать всех иезуитов; в их доме была поставлена стража во всех дворах, коридорах и у двери каждого монаха; сегодня вечером всех увезут (по крайней мере, так сказано) неизвестно куда»[331].

В том же письме Жозеф де Местр высказывал опасения по поводу приходской жизни: «Полагаю, что католическое богослужение в сей столице приостановлено, а, может быть, и запрещено. Нам, конечно, скажут, что будут присланы другие священники, однако я уже предвижу, как все это обернется»[332].

На место иезуитов в Петербург были присланы польские доминиканцы; богослужения в соборе Св. Екатерины продолжались, но у Жозефа де Местра это не вызвало особой радости. «По сути дела теперь здесь совсем нет католического богослужения, – сетует он в своем очередном письме (от 4 (16) февраля 1816 г.). – Как и предсказывали, вместо иезуитов к нам назначили польских мужиков, а недавно одному из них велели говорить проповедь по-итальянски, что, конечно, оборотилось сущей комедией»[333].

Посланник Сардинского короля не снимает части вины и с членов «Общества Иисуса». «Иезуиты, обманувшиеся числом и высоким положением новообращенных, уже почитали, как говорится, город взятым, но действовали они с излишней поспешностью, – продолжает де Местр. – Пробудилась национальная гордость, и воспоследовала катастрофа. Для религии, имеющей здесь не менее 10.000 прихожан, это был смертельный удар»[334]. Что же касается самих иезуитов как «физических лиц», то их выслали из Санкт-Петербурга в Полоцк; им запрещалось жительство в Петербурге и Москве.

Эти распоряжения вызвали в петербургских политических кругах неоднозначную реакцию. Так, Жозеф де Местр сетовал на ужесточение царской политики в отношении Римско-Католической Церкви в России. «Любая религия не может почитатъся терпимою, если нарушается ее дух, ее догматы и ее правила. Его Величество, наш повелитель, несомненно, не почитал бы себя терпимым к евреям, если бы принуждал их в своих владениях есть свинину и работать по субботам. Но ведь именно нечто подобное происходит здесь с нами, – писал посланник Сардинского короля в 1816 г. – В синагоге разрешается говорить, что „Иисус Христос был сыном солдата“, а в мечети вопрошать: „Как у Бога мог быть сын, если Он не имел жены?“ Одно из сих богохульств содержится в Талмуде, другое – в Коране. Никто в сие не вмешивается и ни на что не жалуется.

Но если католический проповедник говорит: „Вне Церкви нет спасения!“, мирские власти призывают его к ответу, выговаривают ему и велят впредь представлять на рассмотрение свои проповеди. „Он выказывает неуважение к нашей религии“. Как будто, трактуя Спасителя бастардом, Ему не выказывают несколько меньшее почитание! Если кто-то не желает что-либо выслушивать в терпимой государством Церкви, он вполне может не ходить туда»[335].

«Жозеф де Местр прожил в Петербурге 14 лет и имел значительное влияние на Александра I, на А.Н. Голицына и др. Под его влиянием находился… отчасти Чаадаев, даже Жуковский, может быть Сперанский, – пишет Э. Радлов. – Жозеф де Местр оказал влияние и на Соловьева в его учении о соединении Церквей. Одно из стихотворений Соловьева „L’onda del mar divisa“ есть перевод из Метастазия; самый текст Соловьев, вероятно, взял из „Soirees de St. Petersburg“(10-й разговор)»[336].

Что же касается дальнейшей судьбы церкви Св. Екатерины, то она по-прежнему пользовалась благорасположением Александра I. Так, в 1818 г. российский император повелел «уплатить от казны долги ея, до 200 000 рублей простирающиеся»