Ощутив сковывающий жар пульса, она вспыхнула ответным жаром и обхватила его, забившись в эротических муках. Он сочувственно обхватил невидимыми опахалами ее оголенное тело и наконец сам не выдержал жженья от ощущенья красоты. Эротическая страсть вскипела, как котел, обожженный огнем. Его расперло паром страсти до такой степени, что оболочка его рванула и он слетел с гвоздей. Тут в сознании ее мелькнула вспышка, она услышала взрыв.

Он был оглушительным и страшным. Ее подбросило ввысь, под купол, и она увидела себя летящей под сводами, но уже в гробу и в обнимку с этим мужским вожделением женской страсти. Рядом с гробом ангелами порхали монахи, но уже без рогов. Они что-то пели ей, будто отпевали то ли ее, то ли ее святость, то ли женскую страсть. Тут она почувствовала, что быстро полнеет и превращается вроде как в беременную женщину.

– Ну вот и зачала холодной и дохлой девственницей. Ура! Но опять беда, и зачем мне больное дитя? – как будто кричала во сне она, а монахи, что ангелами рядом летели, твердили, хохоча:

– Тело сделали шутя, хоть риска много, не беда, а душа еще не готова пока, нет в аду для этого нужного котла. Ты безгрешна, и тебя сатана отправляет в небеса. Ее тебе просить придется у бога, ты же крестишься, зазноба. Только после для души мы наварим ей грехи.

Перекрестилась она и, пробив гробом стену церкви, вылетела во двор. Летит и видит, что она уже парит в воздухе над церковью, как птица, и крылья за спиной, как у ангела. Сделала несколько кругов вокруг церкви и полетела выше. А с земли в это время ей ее знакомая старушка машет, что ее от самоубийства спасала, когда возлюбленного потеряла, и кричит:

– Не улетай, родная, не улетай! Я с тобой.

Догнала ее и молвит:

– Мы с тобой одного духа поклонницы. Я мать твоя духовная, ты без меня никуда.

Подлетают к раю, а там херувим сидит и на компьютере в игру какую-то играет. Поиграет, поиграет – и крестится, и крестится. Видимо, он чертей из всех орудий мочил и, как прибьет, так крест на себя накладывал. Увидел их, закрыл свою святую игрушку и спрашивает:

– Вы куда, голубушки?

– К Богу, душу для чада непорочно зачатого просить.

– Бог ныне почивает, а братья мои по духу души изношенные исцеляют. Видите, гвозди жарят и калеными гвоздями эти души на крестах распинают, всякую земную заразу изгоняют. Другие проектируют и лепят новые, по божьему заданию.

Иные погодой балуются – кому дождь, кому солнце, а кому и ветерок с пульта божьей воли подают. Однако когда Бог спит, не всегда по делу получается, но тут ничего не поделаешь: у нас, как и на земле, и брак возможен, и бюрократия везде. Попробуй сделай не по божьему велению, сразу проклинают, святости лишат и в ад к чертям отправят. Педантичность исполнения воли его всегда уделом успеха была и божьей воле мила. Свободы творчества не хватает, вот пока Бог спит, каждый о новой библии мечтает, бюрократию ругает. Зато все при деле, и вас никто здесь не ждал, последнее время редко кто за душой прилетал. Нынче все письма пишут и, покаявшись во всех грехах, какую нужно душу описывают и заказывают, а сюда не прилетают. Вон сколько писем – штабелями мешки лежат.

– И вы что, все читаете?

– Раньше читали, потом не стали, мешки по весу принимать стали. Чем тяжелей мешок, тем больше грехов описали, за это им все прощали и души по весу выдавали. Ныне такая же Марфа, как ты, святой дух поймала и в оправу божию закатала. Теперь если через эти очки посмотреть на мешки, то все письма неполного раскаянья обратно летят, а остальные милость по запросам получают. Бог ее святой сделал и бессмертие подарил, но она сейчас пьяна и к работе не скоро будет мила.