– Эх, беда, беда, беда, не влезаем в ворота, – вздохнув, отреагировал он. – Куда ни кинь, везде безысходности клин. Можно надеяться, что настойчивость мужчин сможет породить любовь и этим покорить женское сердце. Такова жертвенная суть женщин. Недаром же Пушкин писал: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Твоя телесная жертва не должна создавать духовной травмы ни тебе, ни твоим близким, не делай глупости.

– Нет у меня никакой душевной травмы, не надо меня по полу таскать, как швабру, и не заливайте мне бетоном душу против воли. Я же вам уже сказала, что хочу распрощаться со своей безгрешной жизнью, но только по своему желанью, а не по прихоти бесовского желания. Я даже семью с мужчиной творить не хочу.

Он успокоил ее возмущение ласковым прикосновением к руке.

– Это точно, какой-то рок надо мной. Ты просто во мне видишь душу своего возлюбленного, но я не он, я совсем другой человек. Двух душ за погибших мне бог тоже не подарил. Успокойся же, наконец, боже мой. Прекрасное самопожертвованье и высокая степень безумства, но это неуместно. Не надо перечеркивать смысл всей своей жизни. Я сегодня здесь, а завтра меня уже нет, и что услышу или скажу своей совести, когда меня не будет? Я ветер погони за своей удачей. Случайным, как я, людям дарят себя только от отчаянья.

Если бог – это любовь, то любовь во имя любви, куда ни шло, оправдать можно, но только ради секса или прощания со святостью – такое мне непонятно. Это похоже на то, чтоб подать нищему при выходе из храма, чтоб кто-то за тебя помолился. Тело должно испытать божественное томленье, тогда прощанье со святостью будет в радость, а не с чувством греха, который останется со мной и с тобой на всю жизнь. Я уже и с Богом посоветовался, и вот крещусь, а в ответ только молчание.

Он перекрестился.

– Какой же мне искать выход из создавшейся обстановки? Если Бог не может дать новой вечной любви, значит это невозможно вообще и ждать уже больше нечего. Кому же тогда дарить свою святость, если она ни богу, ни желанному не нужна и тело его не мучается томлением страсти, а мое жертвой дьявольского желания быть не хочет?

– Не знаю, как и что уже сказать, но ни приказом свыше, ни повелением воли желаний не достичь. Вспышка желания – это внутренний порыв на женственную красоту, а ты почти в рясе и протокольный холод требования, это же так не делается. То, что невозможно богам, порой возможно людям, но для этого нужно хотя бы быть способной на женские ласки.

– Может быть, это и правда, – тяжело выдохнув, сказала она и сама подумала: «Мои одежды убивают мою красоту». С этой мыслью будто какой-то камень упал с ее души.

– Я знаю случай, – продолжал он, не обращая внимания на ее задумчивость, – когда двое старых людей встретились и влюбились друг в друга, как шестнадцатилетние. Этому я был свидетелем сам.

Мужчину я знал давно, часто в молодости ему помогать приходилось. Он охотником в «Охотсоюзе» работал. Был у него на озерах свой дом, и не сруб, а сложенный из кирпича и шлакобетона. Из больших городов к нему приезжали отдохнуть большие гости, и часто с временными подругами, любительницами свежего воздуха и свежей любви. Были и заядлые любители охоты.

Как все охотники, иногда выпивал, и по-черному. Несмотря на это, жена его очень любила, во имя этой любви и погибла, при нелепом случае. Ее съели комары или укус какой-то ядовитой твари.

Собрались как-то по пьянке все горе-охотники и поспорили с рыбаками, что два часа пролежат голыми на берегу озера на большой приз. Он, чтоб проверить ее любовь, попросил вместо себя лечь ее. Она уже была подвыпившей, а он для смелости выпил с ней еще. Она легла и уснула, а за пьянкой они про нее забыли. Когда вспомнили, она уже была мертвой и слой комаров покрывал ее тело. С тех пор он долго простить не мог этой потери и на озерах так и жил один-одинешенек.