Мы с пруда давно вам пели,
В райской скучно всем купели.
Мы рай построим на земле
Не тот, что ты создал себе.
Чем ты манишь души в рай?
Развлечений нету, край.
Ходят бедные святые,
Все как будто холостые.
Манну ждут и чтут тебя,
В этом радость будто вся.
Страсти сложены на полку,
А без них счастье без толку.
О них люди не мечтают.
Увлечений их не знают.
И свобод желаний нету,
Секс карают по завету.
Мы ж свободу обещаем,
За дела любовь желаем.
Это б счастьем называли,
Правом этим бы прельщали.
И такой бы Рай создали,
Чтобы все о нем мечтали.
– Ах, вы, бесовы козлята,
Скользкой истины маслята, —
Возмутился Бог сначала
И вдруг задумался немало.
– Может, правда, дать свободу
Всем по чести и по делу.
Закон на сем в раю создать,
Совесть святостью считать?
На ней семью любви венчать.
И рай новый заказать.
Почесав нимф так и сяк,
Решил собрать святой костяк.
Он и нынче заседает,
Но каким рай все ж быть, не знает.
Чтоб люд к нему всегда стремился
И от горя не томился.
Бог, как образ человека.
На них смотрит уж без смеха.
– Ведь в аду дерьмо глотают
И потому все в рай желают, —
Говорит он сам себе.
– Не делать это ж на земле?
Но в раю не знают страха,
И нужна кара в ад возврата.
Вот тебе и ух ты,
Вот тебе и ах ты!

– Да уж, да уж, – в растерянности хором молвили заседатели.

Над головами всех пронесся смех и смолк. Он, воспользовавшись их замешательством, продолжил:

– Вот-вот, ныне над проблемой даже Бог занемог. Идейно и эмоционально выгорели все, как и ваши храмы прихожанами. Чтобы их пустоту заполнить новыми прихожанами, этих дохлых кошек нужно выкинуть и заменить живыми.

Это еще более обидело заседателей, но он убеждал их тем, что это можно исправить, только заполнив храмы новым Богом природы души и преклонением перед ним, как перед чудом.

– Похоже, он масон со странными и больными впечатлениями и убеждениями, – перебив его, заявил судья, – и в маске нечистого духа стремится к власти над миром, попирая нас и наше учение, прикрываясь созиданием некой божественной Империи любви.

Далее судьи посоветовались и вынесли свой вердикт:

– Если все это так, то он издевается над чувствами наших верующих прихожан, попирает наши устои и без нашей воли пытается сотворить непотребное нам, то его, за нарушение божьих законов, приговариваем к сожжению, – молвили уже в один голос все заседавшие.

Он пытался оправдываться, утверждая, что поступает по совести и святому вразумлению, и просил разумной милости, говоря, что хотел только спасения женщин от векового семейного угнетения быть всем вечной женой, как и миру не грозить войной. При этом уверял, что не заменяет их веры, а только их мужскую веру женской дополняет, которую их вера отвергает.

– Инквизицию, как над Галилеем, хотите свершить? – спрашивал их. Они отвечать ему уже не считали нужным.

– Надо его сначала заставить отречься от своей веры самодумства. Потом тоже сотворить, чтоб он отрекся от своего Храма самодурства. Если не отречется – сжечь или утопить не в святой воде, а в напитке греха. Душу конфисковать и чертям отдать, – выкрикнул кто-то из осуждающих. – Пусть это будет его карой господней.

Тут пришедший врач вдруг превратился в палача. Подойдя к осужденному, он постучал по его голове и произнес:

– Такие типы в огне не горят и в воде не тонут.

– Проверь, – услышал он голоса судей.

Палач призвал его к отречению от своей затеи. Когда он отказался это делать, стал добиваться отречения под пыткой. Достал какую-то картину из его коллекции экспонатов для музея любви. На листе была изображена подкова с надписью «Империя любви» под крышей какого-то храма с колоколом. Он быстро ее превратил в клеймо. Раскалив его на огне, стал прижигать его грудь. Не добившись признания, решили сжечь его целиком, как на костре инквизиции. Привязав его к кресту, под ним развели костер. Тут над ним стал летать неизвестный ангел и, ссыпая из своего рога цветы любви, погасил разбушевавшееся под ним пламя. Палач, видя, что это не получается, тут же приступил к следующему акту кары: утоплению его в какой-то огромной чаше воды.