Тятя любовалась празднеством, стоя у ворот особняка одного знатного воина на вершине невеликого холма, нависающего над городом, – туда препроводил ее Удзисато. Мимо них проносились галопом отряды высокородных всадников, спешивших присоединиться к народному гулянью. Силуэты юных воинов то выныривали из моря огня, то уходили в него с головой – Тятя глаз не могла отвести от столь дивной картины. Один из отрядов возглавлял Такацугу Кёгоку. Она не узнала его – это Удзисато указал ей на присутствие кузена. Даже когда отряд повернул назад и снова промчался мимо во весь опор, Тяте не удалось разглядеть Такацугу во мраке ночи.

К часу Свиньи[39] праздник огня в городе закончился, и толпа хлынула к подножию горы. Конная стража дозволила пустить в опоясывающий Адзути ров, заполненный озерной водой, лодки с фонариками. Тысячи людей пришли посмотреть на алые капли пламени, рассеянные по водной глади. А высоко над головами в небе парили семь ярусов главной башни, и внешние галереи каждого из них были увешаны фонариками, в которых волновались на ветру огненные язычки. Радостный гомон и восторженные восклицания не смолкали на подступах к замку до рассвета.

Той ночью Тятя и Охацу удостоились чести побывать на пиру, устроенном в зале приемов на втором ярусе тэнсю. Поскольку это была не официальная церемония, гости, не стесненные законами этикета, расселись на внешней галерее, кто где хотел, и услаждали взор разворачивавшимся у основания горы действом.

Тятя чувствовала себя неловко в присутствии Такацугу – тот сидел в одиночестве в нескольких кэнах[40] от нее. Девочка не знала, дозволяется ли правилами приличия первой обратиться к нему, и потому помалкивала, смущаясь и робея своего блестящего окружения. Удзисато, расположившийся подле нее, сказал – ласково и совсем по-дружески:

– Когда вернетесь в Киёсу, не забудьте описать этот чудесный вечер своей матушке.

Судя по всему, он и правда находил удовольствие в том, что происходило вокруг. Свет фонариков, развешанных под стропилами, падал на его лицо, несущее отпечаток беспечного спокойствия. В тот момент, глядя на Удзисато, трудно было поверить, что этот молодой воевода уже успел отличиться не в одном сражении. Лицо же Такацугу, маячившее чуть вдалеке, было, напротив, отмечено странной суровостью, как показалось Тяте. Ощущение жестокой силы, исходившее от него, совсем не вязалось со сдержанной христианской верой.

На следующий день Тятя снова наведалась в замок, но и в этот раз у нее не было возможности обменяться с двоюродным братом хоть одним словечком.

Еще три года, проведенные Тятей в замке Киёсу в компании матушки и сестер, прошли тихо и мирно, не ознаменовались событиями.

Первый день 10-го года Тэнсё[41] принес с собой бурю, гулявшую с самого рассвета по землям Овари и Микавы. О-Ити и три ее дочери отпраздновали Новый год традиционным дзони, опасливо прислушиваясь к реву ветра, сотрясавшего крепостные стены. О-Ити было тридцать шесть лет, Тяте шестнадцать, Охацу четырнадцать, а Когоо двенадцать.

О-Ити пребывала во власти смутного беспокойства. Одна дама из ее свиты сообщила, что видела целый табун боевых коней, согнанных к главным воротам замка. «Не иначе, новая война затевается», – покачала головой О-Ити, и все зашумели, наперебой выдвигая предположения и теряясь в догадках. С кем на этот раз предстоит биться? С кланом Такэда из провинции Каи? Или же Нобунага Ода поведет союзные войска в Хариму?

На ущербе первой луны даже четыре узницы женской половины, живущие замкнуто в своих покоях, стали замечать, что брожение в военной среде усилилось. Прошел месяц, и они узнали, что Нобутада, сын и наследник Нобунаги, был назначен главнокомандующим отцовским войском и выступил в поход на княжество Синано в провинции Каи.