Почему-то при этой мысли я ощутила легкое сожаление.

– Да что вы, как можно, барин! – возмутилась Марья, но в голосе промелькнуло злорадство. – Снег-то глубокий. Не ровен час, ножки промочите, тоже сляжете. Чистить некому было. Ванька-то ваш…

– Убирайся, – перебил Виктор. – Трогай.

Незнакомый голос крикнул: «Пошла!». Простучали копыта, и все стихло. Нет, настоящей тишины не было: вот скрипнул снег под чьими-то ногами, залаяла собака, и ей издалека отозвалась другая. Но все же стало тихо – слишком тихо для жилого дома. Должны же быть слуги, дворня или как там их здесь называют. Но дом молчал. Неужели я в нем одна? И что я буду делать, если вдруг кто чужой вломится? Дома, то есть в своем мире, меня бы такие вещи не беспокоили, успела навидаться и когда в молодости на скорой работала, и бегая по участку. Знала и как буйного успокоить, и как отболтаться, если что. Но одно дело – крепкая на вид тетка, другое – девушка, которую, кажется, напросвет видно. Есть все же свои недостатки у юности и красоты.

Оглядевшись, я приметила у печки кочергу. Пришлось снова вылезать из кровати, чтобы поставить кочергу у изголовья. Лучше бы топор, конечно, но пока и это сгодится.

За окном опять заскрипел снег, стукнула дверь. Я потянулась было за «оружием», но услышала ворчание Марьи. Успокоившись, откинулась на подушки. Марья шуршала чем-то, стучала, не забывая на все лады поминать «аспида». Наконец она подошла к моей комнате. Распахнулась дверь, женщина втащила тяжеленное на вид деревянное ведро.

– Да ты спи, спи, касаточка, – проворковала она. – Я только полы помою.

Сложившись вдвое, бабка начала возить тряпкой. Смотреть на это, будучи молодой и здоровой… ну, почти здоровой, я не могла.

– Дай я. – Я села в кровати, собираясь обуться и забрать у нее орудие труда.

– Да ты что, касаточка, с ума сошла? – Она спрятала тряпку за спину, будто это была величайшая ценность. – Ложись! Ложись сейчас же!

Ответить я не успела: Марья приметила кочергу у кровати.

– И правда с головушкой у тебя неладно. Ложись немедленно, а чугунину эту я на место поставлю, к печке.

Теперь уже я вцепилась в кочергу, будто в драгоценность.

– Печка все равно не топится, а мне спокойнее.

– Так ты сама же запретила топить, дескать, дым идет, угореть недолго. – Старуха ухватила другой конец кочерги. – А всякая вещь должна на своем месте стоять.

– Вот пусть у нее и будет место у моей кровати, – уперлась я.

Марья всплеснула руками.

– Да что ж это с тобой такое! Зачем тебе кочерга?

Незваных гостей из дома гнать, неужели непонятно!

– А зачем тебе мыть полы? – ответила я вопросом на вопрос.

– Так чтобы аспид этот дорогу сюда навсегда забыл! Али вернуть его хочешь?

Хотеть, я, конечно, не хотела, но…

– В доме есть другие мужчины?

– А зачем тебе? – насторожилась бабка.

– Для утех непотребных, – не удержалась я. – Зачем еще мужчина в доме нужен?

В моем мире – вроде и незачем, а тут – пока неясно. Был бы у меня пистолет, а не кочерга, может, и тоже незачем. А есть здесь пистолеты?

Марья хватанула ртом воздух, побагровела, и я испугалась, что ей сейчас плохо станет. Я торопливо сказала:

– Я пошутила. Чтобы кочергу у кровати не держать.

Она подозрительно уставилась на меня, я изобразила самый невинный вид, на который только была способна. Марья просветлела лицом, и я добавила:

– Мало ли, влезет кто, а кроме нас и никого.

– Да ты что! Все же в деревне знают, что барышня тут.

Меня это вовсе не успокоило.

– Тем более!

– Брат мой младший – староста сейчас в Отрадном. Он всех знает, его все знают. И все знают, что ни меня, ни тебя он обидеть не позволит.