– На месте заведения я хочу открыть музыкальный салон.

– Музыкальный салон?

Городищев даже поперхнулся глотком чая, закашлялся. Подавив в себе желание вскочить и похлопать его по спине, я подтвердила самым спокойным тоном, на который была сейчас способна:

– Совершенно верно. Салон, куда будут приходить не за плотской любовью, а за эстетическим наслаждением от хорошей музыки, дорогого вина и общения с интересными собеседницами.

Тут, похоже, удивилась даже Авдотья. Но я не обратила на неё никакого внимания – не на Авдотью я смотрела, а на кареглазого коллежского асессора Городищева. Прокашлявшись, он усмехнулся и легонько склонил голову, словно признавая за мной право совершать ошибки:

– Что же, это богоугодное дело, Татьяна Ивановна. С любопытством зайду к вам, когда вы откроетесь.

– Благодарю, – ответила я. – Так что с паспортом для Авдотьи?

– Думаю, мы можем устроить это, – задумчиво сказал Городищев. Мне показалось, что он уже думает о чём-то другом, и даже захотелось немного обидеться. Я отпила глоток горячего чая и поставила стакан на стол. Авдотья сделала то же самое. По-моему, она боялась даже дышать в кабинете полицейского. А мне наоборот дышалось очень легко, когда я смотрела на Городищева.

Лес я знаю, мужчин тоже…

Этот мною даже не заинтересовался, кроме как случаем полицейского беспредела в рядах сотрудников. А это значит… Что это значит? Что я выгляжу в горчичном платье, как чучело – раз. Что, возможно, он женат и счастлив в браке – два. Что я старею и теряю хватку – три.

Ни одна из этих версий для меня не приемлема.

Может быть, надо надавить?

Я даже уже рот открыла, чтобы задать какой-нибудь идиотский вопрос и прозондировать Городищева на предмет его предпочтений в женщинах, но в коридоре раздались шум и громкий голос:

– Я имею право, я адвокат!

Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался господин в элегантном пальто, в серой шляпе и с тростью. Его роскошные усы блестели, а глаза горели возбуждением. Он ткнул кончиком трости в Городищева и заявил:

– Госпожу Кленовскую необходимо отпустить за неимением доказательств её вины!

– Господин Волошин, – усмехнулся Городищев. – Приветствую вас. А к госпоже Кленовской у нас нет никаких претензий. Она может быть свободна.

И он подтвердил это соответствующим жестом, словно отпустил меня на все четыре стороны. Я обрела способность говорить, потерянную при появлении адвоката, и спросила:

– А Авдотья?

– Я выпишу ей паспорт самолично, госпожа Кленовская, и отпущу, – он посмотрел мне в глаза и улыбнулся так, что сердце моё упало куда-то в район попы. Презирает. Но почему?

– Благодарю вас, – я встала, забрав у Авдотьи свои перчатки, и обернулась на адвоката: – Господин Волошин, вы позаботитесь о девушке?

– Разумеется, – он слегка поклонился. – Но сначала я отвезу вас домой, госпожа Кленовская.

Я хотела возразить что-нибудь, но благоразумно заткнулась.

Мне и правда надо домой.

У меня самой-то в этом мире есть паспорт?

Перед полицейским управлением стояло два экипажа: тот, на котором нас с Авдотьей привезли, и тот, который мне выдала в пользование мадам Корнелия. С облучка последнего соскочил проворный, несмотря на свою комплекцию, Порфирий и поклонился в пояс:

– Барыня, всё исполнил, как было велено!

– Спасибо, Порфирий, ты очень вовремя, – ответила я ему. Мужик рассиялся, как новый рубль, и прогудел в кулак:

– Куда теперича, барыня?

– Любезный, отвези нас к Татьяне Ивановне домой, – велел Волошин, протягивая мне руку. – Позвольте вам помочь, Татьяна Ивановна.

Я не решилась отбрить его. Всё-таки прискакал галопом в полицию меня вызволять! Ну, деньги, да, но всё же…