К осени, как лист пал, воротились детки Мефодия в избу. Круглощёкие, глазастые, улыбчивые да ласковые. Где они были, у кого гостили, про то никогда не сказывали. Только одно отличие появилось у них – глазёнки зеленым посверкивали. И ещё приметил народ, что четвёрка эта не боялась лесного народа и зверей, родным домом тайга для них стала. А Ладу долго ещё поминали. Как у кого в избе разлад, а то пуще – шум да крики, тут же кто и скажет:

– Смотри, Лада придёт, мигом всё разберёт!

И тотчас мир и лад в семье. О нянюшке много ещё чего сказывали, про то другой разговор будет.

А вот ещё сказывали, что нянюшка птицей оборачивалась.

Недале́че отсюда деревня побо́ле нашей стояла. Мужик Трифон один тянул долю в избе. Жёнка, вишь, померла родами. Оставила ему девчоночку в утеху, Машеньку – имя успела шепнуть. Ну, мамку-кормилицу нашли, соседка мальца поднимала, согласилась и сиротинку кормить. Одному мужику плохо, потому вскорости оженился он. Взял вдовицу с сыном-двухлеткой. Новая жена, Дорофея, родила подряд двух девок и запу́рхалась[31] с малыми. А тут соседка и скажи:

– Няньку возьмите, всё полегче будет.

– Своих бы прокормить! – ей в ответ Дорофея. – Нянька ещё и плату попросит!

– Вон у Ивана девчоночка лет десяти бедует. Он и рад её спрова́дить[32] кому. А она проворная! Пригрейте сироту, зачтётся вам.

– Это которую Кукушкиной кличут?

– Она самая и есть! Подбросили Ивану на я́рманке[33] в телегу, так и кликают – Кукушкина дочь, хотя он имя ей дал хорошее – Дарья.

– Да уж, – покачала головой бывшая вдова, – подарок нежданный!

Вечером поделилась с мужем думками, и тот одобрил. Так в доме появилась Даша, но по имени её никто не звал. То там, то здесь только и слышалось:

– Кукушка, сделай то, Кукушка, сделай это! Да поспеша́й!

К вечеру, бывало, так набегается девчушечка, что ног не чует. Ляжет на топча́н[34] и льёт слёзы. Известно, без родных любая жизнь горька. Матушка-то поди берегла бы дочку, в ласке и заботе росла бы Дарьюшка.

Так годочка три, а то и четыре пролетело. Вошла Дарья в пору девичества. Ей бы на вечёрки бегать, на круг – хороводы водить, да кто ж отпустит? В семействе опять приплод, Дорофея сына подарила Трифону. Тот, конечно, рад, но забот прибавилось. Новую пашню надо распахивать, чтоб накормить восемь ртов. А Кукушкиной и вовсе головы некогда поднять. Тут соседка и попеняла Дорофее:

– Совсем сироту заели! Что ж вы девке про́дыху не даёте? Когда-никогда хошь бы на круг отпустили к подружайкам!

– Какие у неё подружайки? – возражает Дорофея. – Она со двора токмо до колодца ходит!

– То-то и оно! – не успокаивается соседка. – Ей жениха присматривать надобно, а она от ваших детей не отходит!

Дорофея осерча́ла[35], но призадумалась. В банный день говорит няньке:

– Что ж ты всё дома сидишь? Сходи на круг, проветрись, отдохни от забот.

Дарья растерялась, слова не может вымолвить. Глаза опустила, молчит.

– Сходи ввечеру́[36], – не отстаёт хозяйка, – как-никак, день Купалы! Вот и сарафан я тебе приготовила, и рубашку.

Сарафан-то, не пожадничала хозяйка, новый подарила. Беленький, а подол затейливо оранжевым вышит. И сорочка белейшая с такой же вышивкой.

Приоделась девушка, косу лентой украсила и вышла к столу. Все ахнули, как Дарьюшка хороша в обновах. Да и лицом пригожа!

Пришла она на взгорок, где костёр палить собирались, а подойти боится. Краешком обошла, цветочки на лугу собрала, венок сплела. На голову веночек надела, песенку завела негромко о милом дружке. После к реке подошла, венок на воду опустила да и молвит:

– Я веночек носила, в нём любви моей сила, пусть укажет мило́го – ни святого, ни злого, а для меня дорогого! Он защитником станет, никогда не обманет, душу лаской согреет! Пусть придёт поскорее!