Следующие часы – не знаю, сколько их было – я перебирала, промывала и перекаливала крупу, раскладывая ее сушиться тонким слоем на печи, надраивала песком и золой посуду, отскребала ножом от пола толстый слой жира. Когда с улицы донесся конский топот, от начищенной меди слепило глаза, а доски пола радовали белизной – надо только сварить мастику и пропитать их, чтобы снова не пачкались так быстро.

– Сбежала наверняка, – услышала я голос управляющего.

– Нет, я здесь, в кухне! – Я крикнула это как можно громче, чтобы исправник, или как там его, меня услышал.

– Сюда, – угодливо прошелестел приказчик.

Дверь распахнулась. Я с любопытством уставилась на новое действующее лицо.

В первый миг мне даже стало стыдно за свое видавшее виды платье, на которое после уборки добавилась еще пара пятен, и руки с заусенцами и обломанными ногтями, под которые забился песок после чистки посуды.

В следующий миг я разозлилась на себя. В конце концов, что мне до этого мужика, даже если он непростительно хорош собой? Высоченный – а может, мне это просто казалось сейчас, с пола. Светлый мундир с золотым шитьем подчеркивает широкие плечи. Мужественные и при этом правильные черты лица. Исправник – а вряд ли это кто-то другой – выглядел настолько безупречно, что мне немедленно захотелось найти в нем какой-нибудь недостаток. Но даже чересчур отросшие темные волосы его не портили.

Я кряхтя поднялась: от скрюченной на полу позы затекла спина. Все же высоченный – пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть исправнику в лицо. Головы на полторы выше меня.

Красавец в мундире едва заметно кивнул мне и обернулся к управляющему:

– Представьте нас.

– Кирилл Аркадьевич, это Глашка…

– Глафира Андреевна, – перебила его я. – Очень приятно.

Хотела было протянуть руку для пожатия, в последнюю секунду вспомнила, что в ней по-прежнему нож, которым я отскребала полы. Смутившись, будто девчонка, спрятала обе руки за спину. Разозлилась на себя еще сильнее: веду себя как дура! Эта суета наверняка не укрылась от взгляда исправника. Что он обо мне подумает?

В самом деле дура, как будто больше не о чем волноваться, только о том впечатлении, которое я на него произвела! Да что со мной? Мне же не пятнадцать, в конце концов.

Нет, я в самом деле поглупела. Биологичка, могла бы и раньше догадаться. Этой девочке, место которой я заняла, едва ли семнадцать. А значит, от нее мне досталось не только юное стройное тело и большие глаза, но и все, что к этому прилагается. Гормональные бури и не до конца созревшие лобные доли, которые, как известно, отвечают за самоконтроль.

Он поклонился.

– Кирилл Аркадьевич Стрельцов, уездный исправник. Рад знакомству, Глафира Андреевна.

Я снова растерялась: как надо ответить? Реверансом? Тоже поклониться? Пропади оно все пропадом, мало мне забот, еще и разбирайся с правилами этикета.

Я мрачно хмыкнула про себя. Ничего. Сейчас этот красавчик поверит, что именно я прикончила старуху, и в тюрьме мне этикет не понадобится.

Я чуть склонила голову:

– Я тоже очень рада знакомству.

Не знаю, правильно ли я все сделала или нет. Лицо его оставалось вежливо-доброжелательным, и на миг мне показалось, что исправник не сбросит эту маску, даже если я вдруг кинусь на него с ножом. Вот уж у кого все в порядке с лобными долями, хоть и выглядел он не старше двадцати семи.

– Савелий Никитич по дороге коротко ввел меня в курс дела, – все таким же вежливо-доброжелательным тоном сообщил он.

– Вот как? – приподняла бровь я. – Неужто ему было откровение свыше? Или он и есть убийца, потому что никто, кроме собственно преступника не может знать, кто проломил голову моей тетушке, и, следовательно, ввести вас в курс дела.