Впрочем, мое подвенечное платье было достаточно дорогим и красивым, чтобы его одобрила даже моя придирчивая сестра.

– Если бы добавить на него золотого или серебряного шитья и драгоценных камней, то я бы тоже не отказалась его надеть, – сказала она, увидев меня в день церемонии.

А папенька прослезился, когда я вышла из своей комнаты.

– Ты так похожа на мать, Альмира!

Мне всегда хотелось думать, что свою первую жену он любил больше, чем вторую. И пусть их брак был совсем недолгим, он часто вспоминал мою матушку, и в такие мгновения взгляд его становился грустным, а на лбу появлялись особенно глубокие складки.

Гости не были приглашены в имение де Валенсо, но граф не мог запретить им присутствовать на церемонии в церкви, и я не сомневалась, что все скамьи будут заполнены, когда она начнется. И когда мы подъехали к храму, я поняла, что не ошиблась – народ толпился даже на улице.

– Наглая распутница, как ты осмелилась надеть белое платье? – услышала я возмущенный голос месье Турнье – мельника из Сен-Верана.

Мы часто отвозили зерно ему на мельницу, и я всегда считала его пусть и не нашим другом, но хорошим знакомым, поэтому именно его слова особенно сильно задели меня. Если уж он решил высказаться столь хлёстко, то что тогда думали остальные?

– Не слушай его, – сказала мне сидевшая в открытой карете рядом со мной Генриетта. – Говорят, он – гугенот, а от них можно ожидать чего угодно.

Но я даже спиной чувствовала его полный ненависти взгляд. И не только его.

А уже у самого церковного крыльца я увидела Мэрион Маруани, чьи губы тоже что-то гневно шептали.

– Думай о своем муже и о том, что скоро вы будете в Париже при дворе короля, – услышала я спокойный голос отца и заставила себя улыбнуться.

Он думал, что этим подбадривает меня, но стоило мне только вспомнить о де Валенсо, как я вспоминала и о том, что этой ночью мне впервые предстоит лечь к нему в постель, и меня пробирала дрожь. Я уже была достаточно наслышана о том, что близость с мужчиной не сулит женщине ничего хорошего – только стыд и боль. Возможно, если бы речь шла о браке с любимым мужчиной, я отнеслась бы к этому по-другому.

Но отступать было поздно, и я, пусть и с плохо дающейся мне, но улыбкой, опираясь на руку отца, вошла в церковь, где перед алтарем меня уже ждал граф де Валенсо. Его сиятельство выглядел превосходно – я бы не удивилась, если бы узнала, что его наряд стол больше, нежели значительная часть его имения. Не на это ли тратил он все доходы от поместья?

Я положила свою руку на руку графа, и церемония началась. Священник прекрасно знал об отношении ко мне большинства прихожан и в своей речи постарался достучаться до каждого сердца. Правда, боюсь, что даже этого оказалось недостаточно для того, чтобы наши соседи снова воспылали ко мне любовью.

Наконец, граф надел мне на руку кольцо, и я услышала, как отец Бенедикт разрешил жениху поцеловать невесту.

Я не раз присутствовала на венчаниях и знала, чем завершается церемония, но всё равно оказалась к этому не готова. И когда сухие губы де Валенсо прикоснулись к моим, я вздрогнула и едва не отшатнулась. Впрочем, не думаю, что он ожидал чего-то другого.

Первым нас поздравил папенька, и это было едва ли не единственное искреннее пожелание, прозвучавшее в этот день. Потом к нам подошли Эмма и Генриетта, а затем – и другие прихожане. Я кивала, улыбалась и снова кивала, надеясь, что никто хотя бы не решится сказать в наш адрес что-то обидное вслух. Наверно, это мог бы сделать барон Маруани, но он еще не поднялся с постели.

А когда мы вышли из церкви, в стоявшей на церковном дворе толпе я уже не увидела ни его сестры Мэрион, ни месье Турнье.