Обойдя поместье, у западного крыла они наткнулись на конюшню, где хозяйничал Харман. Один из коней как раз стоял на развязке, и конюх проверял его копыта. Урсула осторожно погладила длинную вытянутую морду лошади, а Агате Харман даже разрешил угостить ее морковкой, оставшейся после обеда. Все время, что они там провели, парень не спускал с Урсулы липкого взгляда, а на прощанье крикнул:

– Захочешь покататься верхом – заходи!

Вечером, уложив Агату спать, Урсула вернулась в одну из парадных комнат на втором этаже – ту, которая полюбилась ей больше всего. Здесь в алькове была небольшая кровать, скрытая занавесками, на случай, если захочется отдохнуть, а напротив целую стену занимал гобелен, на котором мастер выткал юную женщину в голубом платье. Красавица полулежала на скамье, разморенная полуденным солнцем, и выглядела совершенно счастливой.

Стараясь не тратить лишних свечей, Урсула устроилась у камина и принялась за штопку. Отвратительные мелкие прорехи, рассыпанные по всему сукну юбки, будто издевались над ней: стоило заштопать одну, тут же находилась другая… Когда работа уже расплывалась перед глазами, Урсула отложила рукоделие, встала и потянулась, чтобы размять спину. Прошлась по комнате, заглядывая в шкафы и изучая вышивку на гобелене. Из зеркала на нее глядело ее отражение. Прежде она никогда не видела своего лица так отчетливо и испугалась этой ясности. В ее доме не водилось зеркал, и рассмотреть себя можно было разве что в бадье с водой.

Сейчас она изучила себя и внезапно поняла, что хорошо смотрится на фоне гобелена и затейливой резной мебели. Да, она вполне могла бы хозяйничать здесь ничуть не хуже любой другой девушки, какую Кристоф Вагнер возьмет в жены! Решала бы вместе с Бертой, что подать к ужину, встречала мужа с охоты и вышивала золотой нитью, сидя у распахнутого окна. А еще носила бы роскошные наряды и модно причесывала волосы, пряча их под тонкую серебристую сеточку. Родила бы супругу столько детей, сколько он пожелает, и ни слова не сказала бы о его любовницах, коих он, конечно, заводил бы множество.

Поддавшись какому-то мгновенному порыву, она разбежалась и плюхнулась на кровать, зарывшись лицом в подушки. Щекой ощутила их мягкость, закрыла глаза…

– Вам удобно?

Ойкнув от неожиданности, Урсула вскочила. Перед ней, заложив руки за спину, стоял прямой, как мачта, Ауэрхан.

– Простите. Я чинила юбку и…

Дальше Урсула не придумала. Она могла бы объяснить, почему отвлеклась, но вот с какой стати рухнула на кровать – для этого у нее оправдания не нашлось.

– Не извиняйтесь. Кровати созданы, чтобы на них лежать.

Ни один мускул не дрогнул у него на лице, когда он это произносил.

– А в грезах о лучшей жизни я и вовсе не нахожу ничего дурного.

У Урсулы вспыхнули щеки. Как он мог угадать ее мысли?!

– Мне жаль, что я потревожил вас в такой поздний час, – продолжил управляющий. – Хотел уточнить: есть ли у вас все, что требуется? Боюсь, в этом доме никогда прежде не жил ребенок, и некоторые его нужды могли ускользнуть от меня.

– Не помешала бы пара отрезов на новое платье для Агаты. То, что у нее есть сейчас, прослужит недолго. И нужно ведь начинать готовить приданое.

Ауэрхан взглянул Урсуле через плечо на стул, где валялась шерстяная юбка, и вздохнул:

– Нет оправдания моей невнимательности. Если желаете, на следующей неделе мы с вами отправимся в город и купим все, на что вы укажете.

Сердце Урсулы подпрыгнуло.

– В какой же город мы поедем?

– Во Фрайбург, – ответил он и с коротким поклоном ушел.

Агата ожидала, что они с Кристофом Вагнером продолжат учить алфавит или хотя бы повторят те буквы, что она уже знала. Но сам Вагнер думал иначе и вернулся к тому, на чем остановился в прошлый раз: к демонам.