Нет тела? Нет и расследования, а есть объявления на последней полосе с описаниями, обещаниями вознаграждения от безутешных родственников… изредка, ежели позволяло состояние, то помещали и снимки.

Без малого – дюжина объявлений…

– Извините. – Он вдруг очнулся, поняв, что сидит в библиотеке давно, так давно, что за стрельчатыми окнами уже темно, хоть бы и темнеет ныне поздно, после десятого часу. И значит, просидел Гавриил над столом весь день. О том и спина говорит, ноет немилосердно, разогнуться и то с трудом выходит, со скрежетом. Глаза болят, чешутся. И есть охота, но мысль о еде Гавриил отринул с гневом: люди пропадают, а он про кашу думает… и еще об иных естественных надобностях, думать о которых в подобном месте и вовсе святотатство. Впрочем, организму его, истомившемуся непривычным умственным трудом, были чужды столь высокие материи. Организм желал…

Желание его Гавриил исполнил, благо в Королевской библиотеке клозет имелся.

Он возвращался в зал периодики, когда услышал этот голос. Бархатистый, с надрывом…

– И пламя страсти вспыхнуло в ее груди с неудержимой силой! – Голос проникал сквозь тонкие стены, полки с книгами и сами книги.

Голос заставлял клониться ниже пухлых нимф и тощих муз, которые, казалось, готовы были отложить что арфы, что свирели, что иной музыкальный инструмент, коему были верны в последние полтораста лет.

– Она ощутила, как слабнут колени, а в животе рождается неведомое томление, словно бы там трепещут крылами сотни бабочек…

Гавриилов живот заурчал. Он сейчас не отказался бы и от одной, конечно, лучше бы не бабочки, до бабочек Гавриил был небольшим охотником, предпочитая дичь покрупней, помясистей.

– Но все же Эсмеральда нашла в себе силы разорвать прикосновение рук…

Совокупный вздох заглушил окончание фразы, и музы скривились. Они не отказались бы спуститься пониже, ибо на сводчатых потолках было прохладно, неуютно, да и слышно не очень-то хорошо.

– Молю… – Голос теперь звенел. – Молю пощадить мою честь!

– Тоже слушаете? – Библиотекарь возник за спиной беззвучно, и Гавриил с трудом удержался, чтобы не ударить.

Нельзя же так с людьми. В библиотеке.

– Кто это?

– Это… писательница одна. – Библиотекарь произнес это так, что стало очевидно: писательницей он сию женщину не считает и вообще относится к ней снисходительно.

Это Гавриилу не понравилось.

Вот он писателей уважал. И живьем ни разу не видел, не считая пана Зусека, а потому полагал отчасти существами куда более мифическими, нежели волкодлаки, поелику последних он как раз видывал, и не раз.

– Встречу творческую проводит. С поклонницами. – Библиотекарю было откровенно скучно.

Ему хотелось домой, ибо там ждала мама и, что куда важней, ужин из трех блюд, а после – любимое кресло у камина и книга. Матушка утверждала, что книг ему хватает и в библиотеке, но втайне гордилась, что единственное чадушко вечера проводит дома, не ходит ни по кабакам, ни по девкам.

Увы, мечтам библиотекаря не суждено было сбыться.

О встрече договаривались загодя, и грозила она затянуться до поздней ночи, что было, конечно, нарушением всех правил, да вот беда, супруга главного смотрителя библиотеки являлась страстною поклонницею сей дамочки…

– Она смотрела в его глаза, которые наливались краснотой… – меж тем продолжала писательница иным, бархатистым голосом. – Зловеще вздымалась за спиной его луна… свет ее отражался в зеркалах…

Кто-то отчетливо всхлипнул.

– Слушать это не могу… – проворчал библиотекарь и кинул в рот орешек.

Вообще-то правилами было строжайше запрещено есть на рабочем месте, ибо имелся для подобной надобности особый кабинет, однако же до кабинета того поди доберись. И то, орехи – вовсе не еда, перекус малый.