Держась одной рукой о стену, обитую тонкими деревянными дощечками, потемневшими от времени, местами отвалившимися или расколовшимися, мы медленно двигались, переступая со ступеньки на ступеньку. Наконец-то преодолев последнюю из них, облегчённо-протяжно выдохнула и смогла осмотреться: не только стена у лестницы, но и всё вокруг было обшито деревянными тонкими дощечками. Пол же покрывали толстые доски, начисто выметенные. Вообще, мне нравилась чистота тут царящая, люди стремились к порядку. Это радовало.

Лестница, по которой мы буквально черепашьими шагами сползли, оказалась боковой и ютилась в тёмном углу большого обеденного зала. Народа здесь было немного.

Итак, кроме законных тринадцати душ, за которые платится налог, на теперь уже моей шее висят ещё семнадцать. В данном помещении я насчитала всего десять человек. И они точно не являлись постояльцами, поскольку никто из них не ел. Все чем-то занимались: трое мальчишек подросткового возраста натирали столы до блеска, словно хотели превратить их в гладкие зеркала, две девчушки помладше разделились: одна мыла полы, другая тёрла стены до той высоты, до которой ей позволял стул. Между ними ходила какая-то женщина и раздавала короткие указания. У стены напротив нас с Шелькой стояла скамейка, на ней устроилось четверо стариков, они о чём-то негромко переговаривались, а одна из них так и вовсе эмоционально жестикулировала, явно несогласная с собеседниками.

- Мхм-мхм! - вперёд вышла моя помощница, я же устало привалилась к крепким перилам и замерла в ожидании. На нас тут же уставились все присутствующие.

- Хозяйка очнулась!

- Госпожа пришла в себя!

- Ледюшка живая!

Разные возгласы посыпались на меня со всех сторон! И все они были весьма искренни, полны радости и обожания. Значит, Эйлианну любили и точно переживали за её благополучие. Быть злодейкой как-то не особо хотелось.

Только одна из присутствующих отреагировала странно: та самая высокая девица, что следила за работой детей, ей было около тридцати лет, статная такая, с косой цвета спелой пшеницы, толщиной с мою руку, ой, ну теперь, наверное, с ногу. В общем, красотка! Я рядом с ней моль бледная, полуобморочная, не иначе. Лишь эта женщина едва заметно недовольно поморщилась и поджала губы, превратив их в тонкую линию.

Меня же мучил вопрос: а где же обретаются оставшиеся двадцать?

- Мы так рады, что вы идёте на поправку! - та самая бабушка, что эмоционально жестикулировала, шустро подскочила со скамьи и быстро подошла ко мне, - милочка, вы заставили нас крепко поволноваться! Кабы вы померши, нас бы того, выкинули, как никому не нужное старое барахло прямиком в яму долговую.

Я удивлённо посмотрела на подвижную бабусю и не сдержала улыбки: забавная и говорит то, что на самом деле думает. Кожа светлая, с чётко выделяющимися старческими пигментными пятнами, которые, впрочем, нисколько её не безобразили. Морщин много, но они были неглубокими и не портили приятное лицо.

- Цыц, Варька, чего брешешь? - шикнула на неё Шэлька и подхватила меня под локоток, намекая, что отдых закончен, пора идти дальше.

Я же продолжала смотреть на этих людей, подмечая некоторые очень важные детали в их внешности: старая, грубая обувь, поношенная одежда, натруженные руки и обветренная кожа, даже у детей мозолистые от тяжелого труда ладони. Все очень худые, но не до болезненности. Видать, бывшая Эйла обеспечивала их всем необходимым. А это стоит большого уважения.

- Ваша верхняя одёжа, - мне протянули потрёпанный длинный вязаный кардиган с капюшоном. Я медленно с помощью Шель накинула его на плечи и вышла в услужливо распахнутую дверь.