– Бабушка, что ж вы холодите нутро. Может вас куда домчать?

Капюшон на Геше всегда держался крепко застежками и честным словом. Хоть и было уже ранее жаркое лето, но выходила на поиски она только в плаще.

– Ишь ты закидал вопросами, шубутной и скрытный, – улыбнулась старушка.

На ней висела землистая накидка вся в протертостях и заплатках. На голове сероватое полотно с бледно-красноватой вышивкой по краю, которая виднелась и на рубахе под балахоном. Полотно было низко-низко надвинуто на глаза, отчего казалось, что старушка даже не видит ничего.

– Мне б вот, мешок как-то донести, а то сама я измучилась. Да и духота давит, невмоготу уже.

– Конечно, помогу, а где…

Мешок враз возник возле старушки. Она хитро улыбнулась, показав ряд желтоватых, но крепких зубов.

– Что ж, подсобишь старушке донести до лесу мешочек? Это недалеко. В долгу не останусь, помогу чем смогу. А коняшку пока тута оставь.

Геша почесала голову через капюшон, но не сняла его. Неуверенно дернув плечами, огляделась.

– Коня не оставлю, вдруг уведут…

– Хорошо, тада я поведу коняшку, а ты хватай мешок, – проговорила старушка. С березки вспорхнула сорока и полетела, стрекоча, куда-то в лес.

Старушка соскочила с камня, подхватила поводья и резво пошуровала через поле прямо к ближайшему пролеску. Конь же согласно, не боясь, следовал за ней.

Геша торопливо схватилась за ушко мешка, собралась поднять, как… ничего не вышло. Она подергала небольшой с виду мешочек еще пару раз, но тот даже не собирался отрываться от земли, словно врос в нее.

Геша чуть приспустила капюшон, стало видно потное, недоуменное выражение, проводившее старушку.

– Мешочек… И как его тащить? – тихо ругнулась Геша под нос, но, вновь опустив капюшон чуть ли не по самый подбородок, присела перед котомкой и попыталась сидя перехватить ее. Но никак не выходило.

– Эй, паря, не копайся! Скоренько, а то отстанешь да потеряешься, – окликнула Гешу старушка, и чуть тише добавила: – Ищи потом вас, болезных.

Геша промолчала, развернулась, видимо, пытаясь закинуть мешок на спину. Но как только Геша отвернулась, как только показала спину, как мешок словно бы сам запрыгнул на хребет, чуть не придавив к земле.

Геша тяжело закряхтела, начала заваливаться набок, но вовремя подставила руку и опустилась на колено.

– Да что ж она там, камней, что ли, наложила? – еле слышно просипела Геша, пытаясь подняться. Вышло это у нее раза с пятого, да и полностью выпрямиться не получилось, пришлось ковылять за старушкой, цепляясь ногами за траву, которая так и норовила опрокинуть.

Шли они недолго. Солнце даже не успело скрыться за высокими сосенками. В лесу было немного темнее и посвежее: солнечный свет не палил, влажность от деревьев и недалеко журчащей речки скрадывала печеное начало лета.

Избушка была настолько маленькой и заросшей мхом, кустарником и крапивой, что терялась среди стволов. Казалось, что это очередные корни поваленного дерева так поросли́ и запрятались, но нет.

Старушка подошла к избе, что с ее приближением стала выделяться чуть больше. Привязала коня к ветке. Подойдя к нежно-зеленой части, напоминающей дверь, она начала постукивать: два раза сбоку верха, один – в середине, два стука носком с этого же края, три – в середине, один – сбоку в середине, – и раздался щелчок, дверь приоткрылась.

Старушка обернулась на Гешу, которая еще где-то в отдалении топала, и тихо проговорила:

– И как не развалился? Чуднóй. – И уже громче прокричала: – Молодчик, живее, ну. Да я помру быстрее, чем ты дойдешь.

Геша в стороне что-то неразборчиво буркнула, споткнулась о корень, чуть не упала, но вовремя ухватилась рукой за ствол отцветшей, с образовавшимися бубочками ягод рябины. Другой рукой она придерживала мешок за спиной, поэтому падать было бы, так сказать, несподручно.