Генри качает головой.

– Я говорил тебе, Бэмби, мистер Атлас не из тех, кто с радостью идет на контакт. Он не особо любит…

– Людей? Это видно.

Клеменс скрещивает на груди руки в манерном жесте, который переняла у матери, – она злится. Генри ставит грязные тарелки в раковину, молчит и делает такой вид, будто это был обычный ужин, а Клеменс расстраивается еще больше. Почему только она придает значение тому, что ее отверг, возможно, лучший кандидат на роль наставника? При всем уважении и любви к своему отцу, она не может сказать, что Генри поможет ей так, как мог бы помочь Теодор Атлас.

– Ему понравилась твоя Офелия, – говорит вдруг Генри.

– А?

Он смотрит на дочь, щуря голубые глаза, и улыбается одними уголками губ. Клеменс охает.

– Правда? – спрашивает она, не скрывая радости. – Значит… Пап, я сейчас вернусь!

Она убегает, на ходу хватая ключи от машины с полки в коридоре.

– Не ешь пирог без меня, я скоро!

Клеменс вылетает из дома и оглядывается по сторонам. Если Атлас приехал на машине, ей придется гнаться за ним до самой антикварной лавки, а это уже напоминает преследование. Ей бы не хотелось записаться в сталкеры нелюдимого Теодора, но, черт возьми, ему понравилась Офелия!

К счастью, гость пришел на своих двоих: его темная фигура еще маячит в начале улицы. Клеменс крепче сжимает в руке ключи и срывается с места.

– Мистер Атлас!

Только не это. Теодор ускоряет шаг, молясь всем богам, чтобы кричащее, наглое и совершенно невоспитанное существо убралось с его пути куда подальше. Его терпение закончилось еще в доме, так что теперь – прости, Бен, – говорить он с девицей будет на том языке, который понимают даже пропойцы старых переулков ирландского Трали.

Теодор оборачивается как раз в тот момент, когда девушка с разбегу врезается ему в грудь.

– Ой! Простите. – Она отскакивает, словно обжегшись, смотрит сначала на свои руки, потом на него. – Это вышло случайно, вы так резко остановились, а я думала, что…

– Вы все еще слишком много болтаете для своих юных лет, – обрывает Атлас. Затем хватает ее за плечи и отодвигает подальше от себя. Так поспешно, как только позволяют ему приличия.

– Нет, я просто… – Она запинается, поддергивает сползший рукав свитера и поднимает глаза. – Я не хотела на вас падать.

Девушка замолкает и смотрит на Теодора.

– Хорошо, – вздохнув, кивает он. – Это все?

Поразительно, но уходить девица по-прежнему не собирается. Вместо этого она качает головой и открывает рот, из которого тут же льются слова, слова складываются в предложения, предложения комкаются в неразборчивый лепет, который сложно понять даже в ином, чем у него, состоянии. Теодор же злится на весь белый свет за то, что судьба свела его с говорливой особой по имени Клеменс, и вникать в ее бред он категорически не желает.

– Мистер Атлас, я понимаю, вам наплевать на меня и мою работу, и даже если я встану на колени – чего я делать точно не собираюсь, не волнуйтесь, – вы можете послать меня ко всем чертям и отказаться. Я знаю, что вы самый недружелюбный и замкнутый человек в этом городе, но, к несчастью, только вы обладаете знаниями, которые мне нужны. Считайте меня зомби-монстром, или каким-нибудь кракеном, или кем-то-еще-неважно-кем, только мне жизненно необходимо получить ваши мозги.

Она запинается, переводит дыхание, а Теодор трет переносицу, чувствуя подступающую мигрень. Фомор бы побрал эту девицу вместе с ее отцом. Симпатия к Генри Карлайлу только что стала для Теодора несущественной и проиграла огромному минусу: наличию у него приставучей дочери.

– Я не буду липнуть к вам на каждом шагу, уверяю! – продолжает она. Теодор готов пустить себе пулю в висок, лишь бы она заткнулась. – Если хотите, мы заключим с вами договор – на ваших условиях, каких пожелаете, – и я буду следовать ему и слушать вас беспрекословно! Я не буду надоедать вам, обещаю!