– Из своих, отец, из российских.

– Все мы, сынок, рассейские. Сословия какого – купец, рабочий али дворянин, прости господи?

– Военный.

– Вона как, ужо и до армии добрались, некому скоро будет матушку-Рассею от ворога защищать. Из охвицеров поди?

– Прапорщик.

– Охвицер значица. Ох, не любят голодранцы вашего брата. Жди, скоро изгаляца начнут.

– Ничего, переживу как нибудь.

– Вот это вряд ли. Многие до тебя так гутарили, да теперь в землице сырой их косточки гниют.

– Меня не это волнует…отец, ты давно здесь «отдыхаешь»?

– С самой зимы. Наотдыхался вусмерть, скорей бы всё закончилось.

– Значит помочь не сможешь.

– А что надо?

– Ищу кое-каких людей…полтора года назад сюда должны были доставить пять человек, не местные, говорят странно…

– Не, мил человек, нормальных тута долго не маринуют – полгода от силы и на небеси. Это шваль всякую особо не трогают…

– Ша, папаша…– донеслось из тёмного угла.

– Во, слыхал? Сенька-вор обижаица. Он может знать, как пить дать.

– Сенька, дело есть, – я перестроил зрение и увидел остроносого мужичка, закутанного в грязную рванину.

– Чё надо, фраер.

– Вопрос один прояснить.

– И чё?

– Ты не чёкай, а то сейчас выдерну с насиженного гнезда и в бубен дам.

– Так его, воровское семя, – улыбнулся избитым лицом Тимофей Ильич.

– Как чё, так сразу драцца, – пробурчал Сенька.

– Последний раз спрашиваю…

– Да видел их, энтих твоих подельников. Такое несли…я так брехать не умею.

– Куда делись?

– Чё дашь за наводочку?

– Ну ты и сволочь Сенька, везде выгоду ищешь.

– Папаша, человек только с воли – каку никаку мелочишку да заныкал.

– Что хочешь за информацию?

– Э…хочу…хочу…папирос. Ухи аж пухнуть без курева.

– Да, табачок бы сейчас не помешал…– прошелестело горестно по толпе.

– Как скажешь, – я сунул руку за пазуху и вытащил пачку «Беломора».

В камере наступила тишина и глаза курильщиков жадно впились в вожделенный предмет.

– Кидай, – грязные руки выпростались из рванья и нетерпеливо вытянулись вперёд.

– Сначала ответ.

– За ними приехал грузовичок, на таких возят психов. Сам, было дело катался, самогону перебрал…кидай.

– Откуда машина?

– Из Кащенка…не томи, фраерок, кидай.

– Лови, – пачка пролетела над головами угодив точно в цепкие пальцы.

– Семён Игнатич, угости, ради бога, – попросил самый нетерпеливый.

– Чё? – Возмутился Сенька. – Отвали, босота. Сам заработай.

Он аккуратно надорвал пачку, медленно вытащил одну папиросу и с явным наслаждением принюхался к табаку:

– Буржуйские…огонька бы.

– Ну ты, Сенька, и привереда, – я бросил ему коробок спичек, – А это вам, мужики.

Вторую пачку принял Тимофей Ильич и роздал всем желающим. Отвыкшие от курева организмы кашляли, но благодарственно хвалили «охвицерский» табачок.

Ещё четыре дня меня вызывали на допросы, длившиеся не более минуты. Следователь равнодушно предлагал расписаться в протоколе, получал отказ и уходил, давая возможность конвоирам учить контру уму разуму. Арестанты жалели упрямца, предлагали не мучиться и поставить хотя бы крестик, коли грамотой не владею. Грустно было смотреть на этих людей, по сути дела, покойников. При желании можно перебить весь райотдел за чинимые пытки и зверства – лучше не станет. Пришлют войска, нахватают ещё кучу безвинных и устроят «народный суд над крупной бандой котрреволюционеров».

На шестой день появилось ощущение родной души. Всё таки не удержалась, паршивка, полезла выручать своего арахейо. Вот встречу, прочитаю нотацию…хотя о чём я – прапорщик против майора рангом не вышел, даже если он и старший.

Охранники отвели Нарейсу к камере, один отомкнул запор, а второй, тощий и длинный как жердина, дурашливо кланяясь прогундосил: