– Хочу тебе кое-что показать, – Миша поднимается на ноги. Его глаза начинаю лихорадочно поблескивать, – пошли.

– Куда, – я оглядываюсь вокруг.

– В подвал.

– Звучит очень неоднозначно и пугающе, – я прикрыла ладонями нервную усмешку.

– Боишься? – он сощурился и протянул мне руку.

– О да, – кивнула я и тихонько поднялась на ноги, – меня все еще мучает подозрение о складе убитых и замученных девственниц за твоей красной дверью.

– Меня не интересуют девственницы, – Миша пошло ухмыляется, – с ними нечем заняться.

– И что, в твоей жизни не было ни одной?

– Нет, – не дождавшись, что я подам ему руку, Миша подхватил меня за локоть и поднял на ноги, – пошли.

– А может еще коктейль? – я поднимаю на ноги и ударяюсь о его грудь, – ну для храбрости.

– Не хочу, чтобы ты была слишком пьяна, – Миша разворачивает меня и направляет к двери в подвал.

– Вот так и начинаются фильмы ужасов, – сообщаю я дрожащим голосом, – не одну невинную жертву в подвале замучили насмерть.

– Ты не невинная, так что тебе не грозит, – разносится над ухом тихий смешок и меня подталкивают в открывшуюся дверь в подвал. Выключатель щелкает, освещая пространство внизу и я медленно, босыми ступнями, спускаюсь по деревянной полированной лестнице.

– В данной ситуации то, что я рассталась с девственностью еще два года назад, выглядит скорее плюсом.

– Так поздно? – Миша удивленно поднимает бровь.

– Двадцать два очень даже нормальный возраст, – спускаюсь с последней ступеньки и обнимаю себя ладонями, – не понимаю тех, кто делает это в четырнадцать или шестнадцать. Для меня это еще был возраст детских игр.

– Потом расскажешь, – твердая грудь напирает сзади, подталкивая меня все ближе и ближе к алой двери.

– А давай твой первый опыт обсудим, – торможу я, – интересно до чертиков.

– Четырнадцать, моя няня. Я был в шоке, – доносится равнодушно.

– Шок прямо чувствуется, – тревожно усмехаюсь.

– И правда, надо было еще коктейль, – Миша вздыхает из-за спины.

– Так может поднимемся? – оборачиваюсь я с надеждой.

– Нет, – говорит от безапелляционным тоном и подталкивает еще ближе, – я потом тебя сюда вообще не заманю.

– Заманишь? – у меня от самого этого слова начинает сосать под ложечкой, – я передумала.

– Поздно, – Миша вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает. Он дергает за ручку и распахивает дверь передо мной.

Нас встречает темнота и я судорожно сглатываю.

– Готова? – по моей шее проезжается влажный язык и совсем тихий шепот шелестит у самого уха.

– Нет, – отвечаю также тихо и качаю головой.

– Вот и отлично, – удовлетворенный кивок головы и Миша нажимает пальцами на выключатель, расположенный на уровне опущенной ладони.

– Ужас, – я жмурюсь и закрываю глаза ладонями. Ноги не идут, так что Миша сам вносит меня в помещение и закрывает за нами дверь на ключ.

– Чтобы не сбежала, – комментирует он.

– Ты знаешь, что ты больной извращенец? – я очень медленно убираю ладони от лица и осматриваю комнату. Она квадратная, просторная, со стенами, обитыми черным бархатом. Кругом огромные зеркала, в которых отражается обстановка и мы.

В центре комнаты установлена большая кровать. Она заправлена красным шелковым бельем и украшена красными и черными подушками. На вытянутом длинном столе лежат какие-то плетки и непонятные мне приспособления. И главное – у одной стены приколочен крест.

– Андреевский? – тихо осведомляюсь я.

– Да, – Миша прячет ладони в карманы свободных домашних брюк и все так же стоит у двери не шелохнувшись. Наверняка, чтобы меня не испугать. Вот пусть там и стоит, извращенец махровый.

Медленно сдвигаюсь со своего места и начинаю обход комнаты. Слегка походит на проституцко-пыточную. Застываю на минуту у кровати, рассматривая кованное изголовье с наручниками и разного рода креплениями. Между ног начинает приятно ныть. Махровый извращенец здесь, однозначно, не только Михаил.