Это, как сканер. Как рентген. Цепко, жестко, бесцеремонно.

Одновременно унизительно и чувственно.

Губы пересыхают. Если бы не блеск на них, Элиас бы точно заметил… Сердце бьется так громко и часто, что кажется, он может его услышать.

Один его взгляд творит со мной что-то невероятное: одновременно опрокидывает на землю и возносит на небеса. И сейчас мне абсолютно плевать, чем Элиас занимается в своем подвале.

– Ты собралась за пять минут, словно за тобой свора бешеных псов гналась. А вчера я оставлял тебя довольной и удовлетворенной. Что изменилось? Ты переехала в аквариум с рыбками. Кто это сделал, Лола? Кто и что тебе сказал?

Аромат его парфюма плывет по салону. Элиас так преступно близко, что я никак не могу сосредоточиться.

Как гипноз. Как в омут с головой…

Тряпка.

Я отворачиваюсь к окну, стараясь унять сердцебиение.

– Не знаю.

Элиас тяжело вздыхает, и какое-то время мы сидим молча. А потом он негромко и ровно говорит:

– Съешь мятный леденец, Лола. Лучше несколько. Ты их ешь, когда волнуешься. А потом подробно расскажи, что, как и когда произошло. Это приказ.

Я механически отправляю леденец в рот. Хотя Элиас и выглядит спокойным, от него буквально исходят волны силы. Я не могу не подчиниться. Но признаюсь только в самом невинном:

– Кто-то подсунул мне лист под дверь. Там было написано «Элиас – мой» крупным шрифтом.

Он изгибает бровь.

– Ты сохранила этот лист?

– Нет…

– Что, сожгла? Или просто выкинула в мусор?

– В мусор…

Элиас вздыхает, а я чувствую себя провинившейся школьницей. Он спрашивает:

– Что-то еще сегодня было? Что-то странное, неприятное, оскорбительное? Или только лист?

Надо признаться. Иначе может стать хуже.

– Миранда и Пенелопа сказали, что ты – брат владельца агентства. Что ты плохо обращаешься с девушками… Брат тебе разрешает.

Я говорю, как в бреду, не в силах сопротивляться и выстроить грамотную защиту. Элиас лишь прожигает меня убийственно мрачным взглядом и задает свои вопросы.

А следующее его заявление – уже не вопрос, и оно выбивает у меня почву из-под ног:

– Дай мне ключ от своей комнаты.

У меня все стягивается в животе от дурного предчувствия.

– Это просто лист…

– Ключ, – слово звучит резко и глухо, как роковой выстрел в упор.

Я съеживаюсь. А Элиас, не дожидаясь ответа, дергает сумочку у меня из рук, бегло осматривает содержимое и находит ключ сам!

Гад! Как так можно?! Это же нападение.

– Номер твоей комнаты. Живо.

На миг мне кажется, что Элиас меня ударит. Что он, как… Я не выдерживаю:

– Восемь, – меня трясет.

– Жди здесь.

Когда Элиас быстрым шагом уходит, странное оцепенение исчезает, хотя меня еще продолжает колотить от страха.

Нужно срочно сбежать, пока Конте не вернулся с паршивым листком со словом «забирай». Хотя это слово меня никак не компрометирует, наоборот…

Пусть думает, что я не хочу его, и мне на него наплевать.

Что, черт возьми, происходит?! Почему Элиас ведет себя так, словно дурацкий лист – улика преступления? Мне грозит какая-то реальная опасность?

И, кстати, откуда Элиас Конте знает, что от волнения я ем мятные леденцы?

Меня прошибает ледяной озноб. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить, ела ли их при нем… Нет. Точно не ела.

Чееерт… Все настолько дико, кошмарно и невыносимо, что я не представляю, как мне быть.

Кроме того, я еще ни разу не принимала участие ни в каких серьезных съемках или показах от Агентства. Моя пропажа не вызовет скандала, как в случае с Шейлой Максвелл.

А в анкете я прямо созналась, что не поддерживаю отношения с семьей… Что живу совсем одна.

Элиас может сделать со мной что угодно, и никто даже не узнает об этом!

К горлу подкатывает дурнота. Вдруг Элиас Конте вообще собирается продать меня на органы?