– Э, милейший Антон Игоревич. Да вам нужно на свежий воздух! – шутливо-подвыпивши ответил мне друг.

Рыбу, которую нам пожарил повар, мы так и не попробовали, и Михаил Викторович попросил положить луфариков в бумажный пакет, чтобы забрать с собой (вот молодец, а я и забыл опять про эту рыбу) и принести счёт.

Увидев затем, что он достал карту “Мир”, чтобы заплатить за наш ужин, я запротестовал и достал свою карту” Viza”. Мишка ухмыльнулся и сказал, что здесь эта карта бесполезна из-за санкций.

– Так что, переходи, на нашу, отечественную, “Мир”, – хлопнул он меня по плечу. У меня была и эта карта, но, как оказалось, она осталась в кармане моих джинсов в Мишкиной квартире.

– Ну, и с-сколько там вышло? – вяло полюбопытствовал я.

– Без разницы, – ответил Михаил, вкладывая тысячную купюру в чековую книжку официанту на чай. Я порылся в карманах своих шорт и понял, что у меня кончились наличные —, там было пусто (а последнюю соточку я ранее отдал тому уличному певцу у платана).

– Ну н-надо же, – пролепетал пьяно я. – Не-удоб-но вы-шло.

Я не привык, чтобы за меня платили мои друзья.

Мишка видел, как я ковырялся в кармане шорт и, почему-то, эта сцена моего рыскания так рассмешила его, что он еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Официант проводил нас до дверей, учтиво пожелав доброй ночи. Я машинально взглянул на часы – было уже полдвенадцатого ночи, и понял, почему почти все столики в этом маленьком арт-кафе уже опустели. Мои мысли, в отличии от моих раскоординированных движений рук и ног, были, в общем, ясными и контролируемыми.

– Ну, и что делать будем дальше, ми— стер— Ан— тон? – шутливо протянул Михаил, когда мы поднялись по ступенькам наверх, в темноту пространства, еле освещённого призрачным светом одинокого фонаря над нами. Прямо напротив нас стояли высокие, густые сосны, за которыми где-то впереди виднелись огни набережной.

– Я б-больше с-сотни или пяти-с-сотки, не д-даю на чай, – пошатываясь, с каким-то вызовом ответил я Мишке, всё ещё досадуя на себя, что у меня не оказалось с собой нужной наличности. – И я не даю, когда один, – заверил меня Михаил. – Но ты же мой гость!

Он обнял меня, и мы оба пошатнулись, чуть не упав вниз на ступеньки.

– Скажу больше – ты гость Ялты! – он, как на сцене, потряс вверх рукой. – Поэтому, старик, давай не будем ме— ло— читься! – выговорил он по слогам. – Завтра мы поедем в Лива-ию! Он икнул. – Покажу тебе всЁ! – выдохнул шумно он.

Его язык, хоть и заплетался, но держался Мишка молодцом и почти не шатался. В отличии от меня.

Он опять икнул и выдохнул мне в лицо водочный дух.

– Я ему (официанту) сказал, что ты из Москвы. И, что завтра мы едем в Ливадию! – проговорил Мишаня, и покачнулся опять вместе со мной, пытаясь удержать меня от падения. – Пусть он, и они, – он повернулся неизвестно к кому в сторону кафе, – будут добрее к москвичам!

Я умилился:

– Н-ну, спас-сибо, братан! – и обнял его за плечи, чуть не повиснув на нём.

Надо сказать, что, когда я выпью, и мне хорошо с моими друзьями, я всех называю братанами… А пить много я не умею, как Михаил.

Он достал сигареты и закурил, вызвав во мне протест вонючим дымом, который я вдохнул невольно в себя. Мы стояли и никак не могли шагнуть в темноту из круга призрачного света, а затем пошли понемногу, пошатываясь слегка, в сторону жёлтых пятен фонарей на набережной.

Мишка, выкинув сигарету по моей просьбе, вёл меня под руку в сторону освещенной, уже близкой, набережной, обходя припаркованные вокруг автомобили, а я упрямо убеждал его в том, что это кафе закроют, так как здесь такая тьма. На улице стало попрохладнее – в сторону моря дул откуда-то непонятно взявшийся ветерок –