Он не долго торговался с тёткой-рыбачкой. При нас за пять минут она поймала ещё несколько рыбешек и отдала их нам до кучи, как бонус. Мишка положил пакет с рыбкой в свой заплечный рюкзак, и мы пошли дальше.

– Вообще-то, сейчас подобная рыбалка с пирса запрещена законом. До октября нельзя ловить рыбу в черте города, чтобы дать возможность рыбной молоди набраться сил и способствовать увеличению рыбных ресурсов Чёрного моря, – неожиданно поведал он.

– Вот те на! Выходит, мы помогли браконьерам? – удивился я.

Мишка ухмыльнулся.

– Да, ладно, это всё мелочь. Ты бы посмотрел, что здесь творилось на пирсе года два назад. Да здесь яблоку негде было упасть от рыбаков с удочками и лесками с десятками крючков, которыми она просто выдергивали из воды ставридку и кефаль, которая заходит в ялтинскую бухту на зимовку и стоит десятками тонн под пирсом!

– Как, под нами вода, море? – я даже остановился от удивления.

– Ну да. Вот эта вся полоса площади – метров 15 шириной, стоит на сваях, покрытых бетонными плитами. И под нами здесь сейчас вода. А раньше, в начале века и в 30-е годы, здесь, где сейчас стоит эта кафешка, – он показал в сторону кофейного павильона справа от нас, – была береговая зона. Пляж, так сказать. Наверное, здесь и купались раньше в Ялте.

Я попробовал представить себе море с прежним пляжем под этой площадью 70 лет назад, но как-то моё воображение буксовало… Мишка же, в качестве иллюстрации, быстро нашёл в своём сотовом нужные фотки в интернете и – вуаля— через минуту показал мне снимки старой Ялты и её набережной (вернее, той части берега, который здесь был раньше).

Да… я был впечатлён. А мне, как-то и в голову не приходило искать в сети эти старые виды Ялты.

Мишка понимающе посмотрел на меня:

– Понятное дело! Ты же не ялтинец. Зачем тебе рыскать в сети о городе, в котором ты был всего один раз, да и то, 13 лет назад. Я же не ищу старых фотографий с видами Москвы.

– А я тоже не ищу, – ответил я.

Действительно, свой город надо любить, чтобы заинтересоваться отдельно темой старых фоток… Я люблю Москву, но фоток старых не ищу. Наверное, мне это не интересно. Нынешняя Москва такая красивая и смотреть, как всё было убого и не красиво в ней 100 лет назад, мне просто не хочется. А вот здесь – другое дело. Природа здесь такая красивая. Но ведь и здесь, столетие назад, было, наверняка, не так красиво, как сейчас. Наверное, и растительности вокруг не было так много, как сейчас.

– Вот, кстати, посмотри на этот холм вверху, – перебил мой внутренний монолог Михаил.

Я посмотрел вправо, куда показывала его рука. Там был холм, почти закрытый растительностью с видневшейся линией красных и синих кабинок канатной дороги (я был там в прошлый раз с родителями).

– Так вот, – продолжил Михаил, – этот холм, Дарсан, раньше был абсолютно голым и без всяких деревьев и кустов! Абсолютно “лысый”.

– Да ладно! – неверяще проговорил я, оглядывая видимую мне отсюда часть этого зелёного холмообразного массива зелени. – Откуда же тогда взялась растительность там?

– То-то и оно! – воскликнул Михаил. – Всё, что теперь растёт на нём, – а ведь там целый лес из сосновых деревьев – было посажено ялтинцами на субботниках в 50-е годы.

Он добавил, что его бабушка, когда училась в школе, тоже высаживала саженцы сосен и прочих деревьев на крутых склонах этого холма.

– А сейчас смотри, там уже и дома строят!

– На таких склонах?! А оползни? – поинтересовался я.

Миша пожал плечами.

– Кто об этом думает! Вернее, думал, в недавнем прошлом. Хотя, – он помолчал, – раньше, и сейчас, главное для застройщика – это получить требуемое разрешение на ведение работ на земельном объекте, а дальше – кто во что горазд. И в наш адвокатский офис они потом частенько захаживают— город же с ними судится потом. Да, кстати, вот сходим в Приморский парк – ахнешь! Это там, где вон те высокие дома вдали у моря, – он махнул рукой вперёд себя в сторону симпатичных высоток, выходивших к морю с той стороны бухты.