– Альберт Янович, доброй ночи. Я всё сделала, как велели. Кровать чистым бельем застелила, воду в ванну набрала. А вы чего ж тут мерзнете?

– Воздухом дышим, – не сдерживаю улыбки. Смотрю на гостью и киваю ей в сторону крыльца, – теперь идем?

– Да.

Вот только сказать у нее получается чуть лучше, чем сделать хоть шаг. Слаба. Слаба до невозможности.

Котенок трёхдневный, пожалуй, сильнее.

Не желая медлить и рисковать, что тонкие ноги откажут, подогнутся, а красивый носик встретится со ступенями, подхватываю брюнеточку на руки и в восемь шагов заношу ее в дом, затем в гостиную. Усаживаю на диван и отступаю на пару шагов, чтоб дать осмотреться:

– Добро пожаловать в мой дом.

8. Глава 8

Короткий стук в дверь обрывает наш с Томилиным разговор.

– Можно?

На пороге кабинета переминается Шац.

– Иван Степаныч. Конечно, проходите, – делаю приглашающий жест рукой. – Выпьете?

Указываю на комод, где на подносе стоит початая бутылка Джека, ведерко со льдом, чистый фужер и тарелка с ломтиками лимона.

Доктор переводит взгляд с меня, сидящего в кресле за рабочим столом, на Влада, расположившегося на диване, кивает.

– Кхм, не откажусь.

Многообещающее начало.

Делаю небольшой глоток из своего стакана, ощущая, как теплая волна омывает гортань и дразнит рецепторы волшебным ароматом, а затем прокатывается по пищеводу вниз. Медленно выдыхаю.

Дожидаюсь, когда Шац, приготовив себе напиток, расположится на свободном месте, интересуюсь:

– Как она?

Вопрос на миллион долларов. Хотя последнему дураку понятно, что хорошо – вряд ли может быть.

– Не слышит.

Поджимаю губы. Это я и сам выяснил… еще час назад, когда мы со снегуркой недолго общались с помощью телефона.

Теперь же меня интересуют детали. Сильно интересуют. Потому что разбитую переносицу я тоже срисовал, как и синяки на запястьях.

А Серафима, помогавшая Эльзе принимать ванну, куда меня, естественно, не приглашали, поделилась, что у девчонки большая гематома на животе и отчетливые следы пальцев на шее сзади. И, судя по размерам отпечатков, вряд ли брюнеточку так крепко обнимала любимая подружка.

– Разрыв барабанных перепонок, Альберт Янович, вещь очень и очень неприятная. Это постоянные головные боли, головокружение, тошнота, рвота. Лекарства я выписал, но только время покажет, восстановится слух или нет. Частично или полностью.

– А может не восстановиться?

Представляю, что снегурка идет вдоль трассы и не слышит, как мимо в опасной близости проносятся и сигналят дико ревущие машины, и внутренне ежусь.

Хреновый расклад. Очень.

– Всё может быть.

Нет. Меня подобное не устраивает. Хочу конкретики.

– Как скоро станет ясно? – щурится Влад.

Да, мне тоже интересно.

– Все зависит от организма. Может, через несколько дней всё нормализуется, а может, через месяц придется делать новое обследование и прибегать к операции.

– Это же не авария, – говорю я то, что и так понятно.

Качает головой.

– Нет. Ее ударили одновременно по обоим ушам, поэтому такой результат. Хорошо то, что не случилось кровоизлияния в мозг.

Да уж, действительно хорошо.

– Другие повреждения?

Доктор делает глоток виски, морщиться. От чего?

От градусов напитка, от моего вопроса или от того, что собирается ответить.

– Гематомы не опасны, мазь я выписал и передал вместе с другими назначениями вашей помощнице.

Так-так-так.

– А что опасно? – ловлю на оговорке и сжимаю свой фужер так сильно, что костяшки пальцев белеют.

– Девушка долго пробыла на морозе. Обморожения пальцев она, к счастью, избежала, но организм ослаблен. И сильно. Простуда сейчас только начинает набирать обороты. И во что всё выльется – сказать сложно.