Уже приближаясь к тому месту, где в самое ближайшее время должна была возникнуть разделительная стена, стая разминулась со Смотрителем, вихрем промчавшимся мимо. На Темняка и его товарищей он не обратил ровным счетом никакого внимания.

– Вот ведь понимаю, что бездушную тварь нельзя ненавидеть, – сказал Темняк. – А всё равно ненавижу.

– Ничего странного, – заметил Бадюг. – Я, например, ненавижу верёвки. Особенно те, которые сделаны моими руками.

Когда со всеми дневными работами было покончено, а Свист, только что принявший снадобье, ещё не впал в наркотический сон, между боешниками завязалась беседа на тему, которой они прежде старательно избегали. Короче, говорили о видах на будущее.

А началось все с завистливой реплики Бадюга:

– Тебе, Тюха, всего шесть схваток осталось. В сравнении с тем, что ты уже пережил – сущая малость. Даже оглянуться не успеешь, как окажешься где-то высоко-высоко, прямо в хозяйской обители.

– Рано ещё об этом думать, – как Тюха ни старался, а некоторую толику волнения скрыть не смог. – Тем более что возможности есть разные… Даже если кому-то и повезет, переселяться к Хозяевам вовсе не обязательно. Никто тебя неволить не будет. Дело добровольное. Любой человек, успешно выдержавший испытания на Бойле, может вернуться на свою улицу. Я, наверное, так и сделаю. У меня старики беспомощные на руках и жена вот-вот должна родить.

– А я, если выпадет удача, обязательно переберусь к Хозяевам, – мечтательно произнес Бадюг. – Надоело мне целый день напролет верёвки вить. От них мозоли на руках такие, что пальцы не гнутся. А там, говорят, красота… Делать ничего не надо. Или пляши забавы ради, или стой столбом вместо домашнего украшения. Кормёжка от пуза, хотя и не весьма вкусная. Некоторые, случается, даже спят в обнимку с Хозяевами. Своим телом их, так сказать, согревают. А если там, кроме всего прочего, ещё и девка наша прижилась, то вообще благодать. Размножайся себе в покое и сытости.

– Так ведь есть слух, что всех человеческих младенцев Хозяева выбрасывают вон, – заметил Тюха. – Чтобы они своим писком не докучали.

– Подумаешь! – фыркнул Бадюг. – Мне эти младенцы самому опостылели. Один другого вредоносней. Обормоты и неслухи. Старшие колодцы роют, а младшие к Ворам подались. Слыханное ли это дело, чтобы урожденный Веревка колодцы рыл!

– Я бы, наверное, тоже остался у Хозяев, – сказал Свист, как бы вслушиваясь во что-то свое. – Но не ради сытости и покоя, а чтобы хорошенько присмотреться к той жизни. Научиться общаться. Выведать причину их силы. Найти слабые месте, если таковые существуют. Войти в доверие.

– Как ты вообще относишься к Хозяевам? – поинтересовался Тюха. – Хорошо или плохо? Я это потому спрашиваю, что у вас, Свечей, относительно Хозяев существуют самые разные суждения.

– У меня какого-либо определенного мнения пока нет. Если я в чем-то и уверен, так это только в своем хорошем отношении к людям. Это для меня будет мерилом всего. Если выяснится, что Хозяева не желают людям зла – у меня сложится одно отношение. А если они собираются в самое ближайшее время истребить нас – совсем другое.

– В каком смысле другое? – переспросил Бадюг.

– В том смысле, что подобным планам надо будет как-то помешать.

– Не много ли ты на себя берешь? В одиночку такое дело не потянешь, а единомышленников там, – Бадюг ткнул пальцем вверх, – не найдешь. Все приручены да прикормлены.

– На сей счет у меня есть свои собственные соображения, делиться которыми я пока не собираюсь, – чтобы произнести эту в общем-то несложную фразу, Свисту пришлось сделать над собой усилие. Его, как говорится, уже развезло.