Понятно, что если более полная книжная редакция «Хожения» в Троицком списке могла идти от рукописи, оставшейся у Мамырева, то попытки заменить ее летописной редакцией совсем смешны. Отсюда и стремление счесть Троицкий список хотя бы более поздним, чем крайне отрывочный список той же редакции из Музейного собрания РГБ[10], происхождение коего неизвестно. Тот описан Лурье еще короче, но главное – датирован концом XV в.

К счастью, эта богатейшая и ученейшая рукопись описана Кудрявцевым детально, на двух печатных листах, и известна чуть ли всем археографам. По ней опубликованы уникальные материалы о борьбе с новгородской ересью жидовствующих, древнейшие списки Повести о воеводе Евстратии, «Речей посла цесарева», русского перевода «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, и Послания на Угру Вассиана Рыло. Другие списки из сборника использованы в разночтениях и исследованиях истории текста многих памятников. Главное, что рукопись сборная. Нашедший выписки из Хожения Александр Александрович Зимин счел их древнейшими, но на деле они на несколько лет младше Троицкого списка.

Сделанное в литературе сравнение текстов Музейного сборника с массой других рукописей указывает на связи с Троице-Сергиевым монастырем, московской митрополичьей и новгородской владычной кафедрой, с ведущими летописными центрами того времени, но прямо в монастыре ее локализовать не удается.

Нам этого и не надо, поскольку мы не стремимся непременно связать «Хожение» с вкладом Мамырева в Троицу, от которого хотел бы откреститься Лурье. Странно, что Яков Соломонович не постарался пристегнуть Музейные выписки к летописанию, ведь составители Музейного сборника представили и особую редакцию Вологодско-Пермской летописи, в которой, кстати, отразилось множество сведений о дьяке Василии Мамыреве. Тут его стремление отвязать книжную редакцию от Мамырева непонятно, так как мы знаем по летописи, что «Хожение» оказалось в Москве именно у дьяка. Но оно связано и со стремлением Лурье сделать летописную редакцию первичной, и с чисто филологическим анекдотом.

Яков Соломонович уверяет читателя, будто академики М.Н. Тихомиров, филологи Н.В. Водовозов и Н.И. Прокофьев, цитирую, видят в Василии Мамыреве «дьяка посольского приказа», а это вовсе не так. Ссылок нет. Но я усомнился, чтобы наш любимый академик Михаил Николаевич Тихомиров был способен увидеть в дьяке Василии Мамыреве сотрудника приказа, возникшего лишь через 59 лет после его кончины. Он и не увидел – ничего подобного в его трудах нет. Нет такого и в лекции московского филолога Водовозова: у него дьяк лишь ведал посольскими делами. Что «Василий Мамырев … в 1470 г. был назначен Иваном III дьяком посольского приказа» неосторожно заметил филолог Н.И. Прокофьев.

Но, обличая по сути его, а не Тихомирова, Лурье сам впал в ересь, уверяя, что «Василий Мамырев, получивший записки А(фанасия) Н(икитина), никогда не был посольским дьяком». В отсутствие разделения функций дьяков при Иване III, посольским дьяком был дьяк при посольстве: Василий Мамырев выступал таковым в посольстве к братьям великого князя в феврале 1480 г., – и Лурье это хорошо знал.

Рассуждения Прокофьева, который счел Мамырева автором написанного незадолго до путешествия Никитина «хожения гостя Василия», тоже пришлось проверить. Ссылок на рукописи не дают ни переиздавший текст Леонида (Кавелина) Прокофьев, ни Словарь книжников и книжности Древней Руси; отмечено лишь, что их две. На самом деле – одна, как и указал великий археограф Леонид. Это список в Синодальном сборнике середины XVI в., довольно богатый и известный