Аплодисменты.
Старые дома ведут меня к городу, к Лановиву, но к какому-то другому Лановиву, старинному, подернутому легендами и мифами, к Лановиву, который был когда-то, пока не стал тянуться ввысь, расчищая все под безликие торговые башни из стекла и бетона. Иду по улочкам, дома выглядывают друг из-за друга, перешептываются, человек, человек, настоящий человек, вот это да, да вы посмотрите…
– Ну вы их извините, – осторожно добавляет старый дом, – людей-то у нас еще здесь не было…
– …вы… какого черта вы вообще сделали?
– А что такое?
– А то такое… вы какого черта парня этого гражданства лишили?
– А что надо было его за нарушение порядка по головке погладить и орден дать?
– Да не-ет… у него же не было гражданства!
– Ну и что, надо же было его как-то наказать?
– Вот и наказали, так наказали, что дальше некуда… Вы хоть понимаете, что там раньше только дома были?
– И… и что?
– Вы хоть понимаете, что будет, если в этом отрицательном городе… появится человек?
– Нет, а что…
– Вот и я не понимаю… но что ничего хорошего, это точно…
– …и каким же образом? – настораживается дом.
Откашливаюсь:
– По программе воссоединения.
Дома настороженно смотрят на толпу моих родственников в стиле седьмая-вода-на-киселе.
– Так, так… А эта… с позволения сказать…
Девушка (даже не знаю её имени) смущенно опускает глаза.
– Фиктивный… брак.
– Очень хорошо… добро пожаловать в Лановив, присягу выучили?
С тревогой смотрю на девушку, сейчас начнет мяться – нет, как бы не так, бодро рапортует про иворк илпак йенделсоп од вивонал ьтащищаз – как-то ухитряется даже с мягкими знаками в начале слова…
Одна и в то же время две мельницы
…зерновой комбинат задумался – казалось, я смог в чем-то его убедить. По крайней мере он начал вспоминать о тех временах, когда еще был обычной деревенской мельницей, стоял на окраине села, поскрипывал жерновами, перемалывал зерно, вздымая мучную пыль. Кажется, комбинат вспоминал лунные осенние ночи, когда на мельнице оживлялись темные силы, призрачные духи, справляли свои мистические шабаши. В обычно время комбинат не просто говорил себе, что этого не было, – он даже не вспоминал те времена, когда был простой мельницей, только начинал свой трудный путь к богатству и процветанию. Осталась ли та деревенька? Жива ли она? Сидит на крылечке, глядя вдаль подслеповатыми глазами, или уже только черные птицы скачут по погосту?
– …вот что, – комбинат повернулся ко мне, – вам поручение… поднимите архивы, все, какие сможете, найдите тут деревеньку, откуда я родом…
– ..но… кто же будет контролировать…
…я сам себя проконтролирую, не проблема… А вы поищете деревеньку… Мне кажется, все не просто так, между мной и звездолетом существует какая-то связь…
– …какая… связь?
– Вот я бы это тоже хотел понять…
Я уже собирался выходить из огромных ворот к дороге, ведущей в мегаполис, когда спохватился и обернулся:
– А если…
– Что если?
– А если звездолет – это другой вариант вашей жизни… ну… как бы сложилась ваша судьба, если бы вы решили заниматься не зерном, а… махали бы своими мельничными крыльями, летали бы над миром, выше, выше…
Очень смешно, – комбинат презрительно фыркнул, – что же, ступайте…
Мне было не по себе от того, что он не верил мне – и в то же время я понимал, что рано или поздно ему придется мне поверить…
Дом из числа Пи
…каким было раньше число Пи, сейчас уже никто и не помнит, – еще бы кто-то что-то помнил, от него ничего толком и не осталось. Единицы растащили, чтобы сложить из них стены домов, из четверок сделали стулья, из шестерок – уютные кресла-качалки, из троек получились удобные вазочки. Девятки мы использовали как крючки, на которые можно было что-нибудь вешать, две семерки, приставленные друг к другу, образовывали добротный стол. Из восьмёрок и нулей получились отличные мягкие диваны. Как использовать двойки, никто не знал, и они сиротливо висели в пустоте, где когда-то тянулась бесконечная вереница цифр числа Пи. Впрочем, некоторые оригиналы все-таки помещали в свои дома двойки – сами не знали, зачем.