Так где же он, где он, не унимаемся мы, что за грохот тут был вообще ночью, можете нам объяснить?
Смотрим на них, огромных, распластавшихся от края до края, чувствуем, они что-то знают, что-то что-то что-то, понять бы еще, что именно…
…так это они виноваты, возмущается крест, это они все, они же там под землей корни ему дочиста выгрызли…
Да враки все это, враки, возмущаются месяц и полукруг, если бы мы ему корни выгрызли, он бы упал, вы представляете, какой грохот бы стоял, а сколько бы он народу придавил, а тут ничего… ну, то есть, грохот был, а вот чтобы кто-то падал, мы не заметили…
Ну а куда он делся-то тогда, можете нам объяснить? Ну, быть же не может, чтобы вы его подчистую за ночь сгрызли?
Да нет, конечно, мы его вообще не трогали, ну делся и делся, но мы-то тут не при чем, а если делся, так грех землю не занять…
А что видели вообще, спрашиваем мы.
Да ничего не видели, земля дрожала, и вспышка, и как будто стрела огненная в небо улетает… в небо он все рвался…
Врали они все, врали, ясное же дело, что это они его сничтожили, а про стрелу в небо сочинили все…
Так что даймонд… или как его, ромб… или… ладно, не до него уже, полукруг слабину дал, надо землицы урвать…
За секунду до
– …а здесь у меня разбитые надежды.
Ничего не понимаю, киваю.
– Да как вы ничего не понимаете-то?
– Ну… как тут понять…
Вежливо молчу, что у него тут и отоснившиеся сны, и сны еще не приснившиеся никому, и мысли без никого, и много еще чего такого, чего я не понимаю.
– Ну вот, смотрите… вот здесь мир за мгновение до Большого Взрыва… они думают, так будет всегда…
Киваю, пытаюсь хоть что-то увидеть, хотя понимаю, что человеческому взгляду это недоступно.
– ..вот Помпеи… – продолжает он.
– …накануне извержения?
– Совершенно верно. Вот, посмотрите, Хиросима…
Киваю, смотрю на безмятежные лица людей, которые еще не знают…
– А это… это же какое-то индейское поселение?
– Совершенно верно.
– А тем же вечером на берегу океана покажутся корабли чужеземцев?
– Именно так. Вот, смотрите… об этом городке вы и не знаете, он канул в Лету, его смело наводнением… У меня много тут… за секунду до…
Киваю. Здесь нужно как-то восхититься, но я не знаю, как…
– А вот вы…
– Я…?
– Вы… за секунду до…
– До чего?
– До того, как все кончится.
Смотрю на себя, застывшего во времени, идущего по улице, не понимаю.
– Но я…
– Что вы?
– Хочу сказать, что я живой, понимаю, что это не так.
– А… а другие где…
– Здесь.
– А почему я их…
– …не видите? Ну… они же другие… в других временах.
– А-а-а, – делаю вид, что понимаю, хотя мне ничего не понятно.
– …вы как привыкли, чтобы холодно или тепло?
– Ну… – смеюсь, – привык, чтобы холодно, но люблю, чтобы тепло.
– А-а-а, вот как…
Делает тепло. Спрашиваю то, что надо было спросить давно:
– А это… – показываю на за-секунду-до – а это можно… исправить?
Кивает удивительно спокойно:
– Можно, конечно.
Не успеваю спросить – а как, он сам показывает – как.
Сжимается сердце, неужели все так просто…
– Вы так не делайте, – говорит он.
– А то что будет?
– А то плохо будет.
– Кому плохо?
– Другим мирам… плохо… живым мирам.
Выжидаю. Мысленно извиняюсь перед другими мирами. Живыми мирами.
Он спрашивает, как я привык, чтобы заходило солнце, – я говорю, что пусть зайдет где-нибудь за час до того, как я лягу спать, я еще посижу при свете ночника, почитаю что-нибудь, только смартфон мне не давайте, как бы я его ни просил, все равно не давайте.
Солнце заходит за час до того, как я собираюсь лечь спать, интересно, откуда оно знает.
Гашу ночник.
Думаю, спит он по ночам или нет, и спит ли он вообще когда-нибудь.
Пробираюсь к мирам, в темноте мне кажется, что сталкиваюсь с кем-то, с кем не могу столкнуться, потому что они где-то в других временах, и вообще не никаких не их, не меня.