Ольга, ошалев от моей речи, часто-часто закивала, уставившись на Серёжу.

Большой, храбрый и справедливый мужчина медленно встал из-за стола, горделиво выпрямился, и со значением произнес:

– Ладно уж, сидите здесь, курицы, попробую что-нибудь сделать.

– Ух ты, Ирка! Ну, даешь! – восхитилась подруга, как только Серёжа ушел. —Гоп, и тигры у ног её сели, гоп, и снова в глаза ей глядя-я-я-т,– запела она пьяно. – Теперь можно расслабиться, можешь мне поверить, уж я Серёжку ещё со школы знаю. Если взялся он за дело, значит, дело прогорело… ну, в смысле, выгорело, не дрейфь! В общем, волноваться не о чем, – добавила она, помолчав.

Серёжа не возвращался примерно час, защищать нас тоже никто не торопился, и мы с подругой, вконец измучившись ожиданием, а так же, медленно, но неотвратимо подступающим похмельем, принялись шарить у него в столе и тумбочках в поисках чего-нибудь съестного и способного утолить жажду.

Добычей нашей стала пачка растворимой коричневой бурды с громким названием кофе, просроченное, засохшее до состояния сапожной подметки печенье, и горка грязных носков в нижнем ящике стола, стыдливо прикрывшая переполненную окурками пепельницу – источники кабинетной вони.

Запах в помещении не могли перебить даже открытое окно и примененный от безысходности освежитель воздуха, поэтому Ольга приняла радикальное решение – выкинула источающие миазмы предметы в форточку, – в комнате сразу же посвежело. К тому моменту, когда к нам присоединился взмыленный и запыхавшийся от бега по коридорам власти Серёжа, подруга пребывала в самом благостном расположении духа.

– О, Сергунь! – пропела она, раскрыв объятия, – ты чувствуешь, у тебя здесь уже совсем не воняет носками, мы их выбросили…

– Да, зато перегаром прет нещадно, – перебил злой мент, пытаясь отлепить от себя повисшую на плечах Ольгу.

Вдруг дверь кабинета, рядом с которой мы все имели несчастье стоять, широко, я бы даже сказала, по-хозяйски распахнулась, чуть не задев меня по носу, и в помещение, пуская пар из ноздрей и выбивая копытом искры, вошло оно. Начальство.

Начальство имело налитые кровью глаза и полковничьи погоны на плечах. Все присутствующие стали ниже ростом. Ольга, ойкнув, отпустила Серёжу, и, не удержавшись на каблуках, полетела на пол, выдав на ходу трехэтажную сентенцию по этому поводу. Я отступила к стене и оглянулась в поисках сумки, сообразив, что она все равно пригодиться – либо бежать, либо обороняться. Серёжа потрясенно молчал, и, судя по лицу, мечтал оказаться подальше отсюда, желательно, за тридевять земель.

– Сергей Константинович, – начало начальство свистящим шепотом, и имя бедного мента отчего-то прозвучало ругательством, – потрудитесь объяснить, б..ть, какого хрена, б..ть, на меня из окна вашего кабинета, б..ть, выпадают носки?! Грязные вонючие носки! Б..ть! А сверху вы ещё и мою голову пеплом посыпаете! – уже не пытаясь сдерживаться, орал полковник, зверея на глазах и громко топая ногами, отчего от его лысины отлепился окурок и мягко спланировал на лежащую на полу Ольгу. Та брезгливо стряхнула его, поведя плечом.

Только тут я заметила, что землисто-серый цвет лица полковника вовсе не является следствием его плохого здоровья или, не приведи Господь, неудачного макияжа, – и тоненько захихикала. Ничего не поделаешь, сдали нервы, не выдержав всех свалившихся на них в этот день потрясений.

– Молчать! – взъярился полковник, до глубины души оскорбленный моей реакцией, и снова развернулся к Серёже. – А что у вас в кабинете делают две пьяные дуры, висящие у вас на шее и… и…, – он смолк, видимо от возмущения утратив и без того скудный словарный запас, и продолжил почти спокойно, – вам что, работать…, что, вообще жить надоело?