– Тебе твои не снятся? – вдруг спросил полковник.

И Баев понял, что спрашивают его не об отце-матери, не о жене и дочке, спрашивают о тех, кого он лишил жизни.

– Бог миловал, товарищ полковник.

– Ты веришь?

Баев промолчал.

– А я верю. Искренне верю. Не показушно. Вот тут у меня Бог, – полковник неопределенно взмахнул рукой, – И ночью он мне говорит: «За каждого ответишь»! Я потом думаю. Когда в Афган зелёным лейтенантом попал, за то время с меня спрос невелик будет. Воин и есть воин. Клятвы не нарушал, а кого в землю положил, такова их судьба. А вот за нынешнее. Сколько ж людского горя на мне теперь? – полковник вновь остановился, подумал, выдохнул, – Каждого искупление ждёт.

Это было так давно. Но так отчетливо помнилось Баеву. Помнилось, что из десантников он сделал настоящих солдат, боеспособную единицу, те в свою очередь учили салажат, и самым большим ЧП в роте было боевое ранение.

На войне Виктору вручили орден, а следом он получил звание.

Из Моздока прикатил в парадной форме. И услышал, проходя мимо санбата: «Красавец!»

Завернул. Шёл между молодыми девчонками и спрашивал: «Кто сказал „красавец“»? Санитарки показали на огромную палатку. Ворвался. И тут же напоролся на чёткий, пресекающий всякое неповиновение, голос.

– Марш отсюда!

– Так, я красавец, – промямлил он.

– Красавец?! Тогда у палатки подожди, – за белым занавесом брякнули железяки.

Запричитал мужской голосок.

Через какое-то время из палатки вышла доктор.

– Красавец где?

– Я!

– Разве красавцы так берет носят? – доктор подошла и поправила головной убор.

Баев бросил чемодан и сграбастал женщину в объятия. Она не сопротивлялась. Он потянул в себя запах её волос – пахло солнечным летним ромашковым полем. Поцеловать всё-таки не решился. Отпустил.

– Что ж, красавец, теперь вы просто обязаны на мне жениться.

– Хорошо, товарищ военврач. Завтра схожу на боевые, а там и свадьба.

– Смотрите, не передумайте.

За доктором вышел долговязый парень с марлевой маской на лице, пробурчал что-то… Баев проследовал в расположение своей части. А вечером был в санбате. И ночь провел в кубрике. Под утро она спала у него на груди. Красивая, желанная, родная. А он всё дышал и дышал запахом её волос.

Днём уже был в горах, ночью в бою.

В квадрат с трёх сторон хлынули боевики. Группа уходила от озверевших бандитов. И боец не исполнил баевского завета: встретил на тропе человека и пропустил. Первый раз боец был на задании, думал, не заметил его тот, кого он не стал убивать. И ошибся. Ночью по тропам люди не ходят. Группу пропустили. Выстрелили в Баева. Броник спас. Виктор был жив, но идти не мог. Поднимался с земли, и тут же сознание заволакивал черный туман. «Старики» смогли увести группу от преследования. Четыре дня тащили Баева зелёнкой, пока не вышли в расположение мотострелковой дивизии.

В госпитале его кололи уколами, просвечивали аппаратами, цокали языками, успокаивали и, в конце концов, объявили, что более Виктору в армии делать нечего.

Войсковые, паевые, боевые. На них он купил себе квартиру в родном городе. И оказался совершенно один. Пришёл к родителям, постаревшим, поседевшим пенсионерам. Мать рассказывала про все болячки, потом несколько раз принималась плакать и говорить, что внучка совсем от них отстранилась. Только про бывшую жену сказала, что за большого человека она замуж вышла. Удачно!

Отец без перерыва смотрел в телевизор и ругал на чём свет стоит правителей, страну, артистов, телевизионщиков, олигархов и всех других мудозвонов, доведших всех до точки.

Всё это как-то перемешалось, отошло и осталось в прошлом.

Баев (как бывало уже много, много раз) бархатным лоскутком протёр объектив, прижал приклад к плечу, выдохнул, приложился к наглазнику.