В тот день я, закрыв глаза, лежал на кровати на животе и работал руками, мысленно представляя соревнования по плаванию. В своих мечтаниях я опередил одного пловца, надежду всей нашей страны, который занимался с трех лет. В то время я твердо верил, что моя мечта осуществится всего через несколько месяцев, хотя плавать я начал лишь два года назад. В тот момент, когда я раньше этого пловца-соперника коснулся бортика рукой, я услышал, как в комнате брата что-то вдребезги разбилось. Я замер и прислушался: все стихло. Но я встал, догадавшись, что́ это было.

Я правильно понял. Разбилась бутылка водки, которую мама взяла с собой. Остальное я и предположить себе не мог – мама лежала на спине, сжимая окровавленное запястье. На полу валялись семейный альбом, тапочки, заколки. Одеяло на кровати и стол брата были залиты кровью. Я невольно закричал:

– Мама!

Мама открыла глаза, но сразу их закрыла. Я побежал на нижний этаж и позвонил на номер 119.

– Мама лежит на полу.

Когда прибыли спасатели, я только закончил собираться. Надел куртку, в карман штанов положил кубик Рубика, купленный недавно, достал из маминой сумки кошелек и присел на диван в гостиной, чтобы сразу же открыть дверь, как только позвонят. Маму на «скорой» отвезли в близлежащую больницу. В отделении неотложной помощи медсестра задала мне несколько вопросов.

– Когда ты обнаружил маму?

– Папы нет?

– А другие взрослые?

У меня была тетя, но я покачал головой. Я уже тогда не любил этот бесчувственный сухарь.

– Мы живем вдвоем.

Мама очнулась только ближе к рассвету. Мне показалось, что за это время я раз тридцать собрал кубик. Как только она пришла в себя, то попросила ее выписать. И хотя медсестра ее отговаривала, она все равно встала с кровати. Босая, с распущенными волосами, она шатаясь вышла из больницы и поймала такси. Я сел в машину вслед за ней, но она не обращала на меня ни малейшего внимания. Когда мы приехали домой, уже совсем рассвело. Мама, не раздеваясь, сразу упала на кровать – откинутая назад голова, перебинтованная рука, которая свисала вниз. Я хотел выйти из спальни, но вернулся к ней, потому что вспомнил предупреждение медсестры: «Ты должен следить, чтобы ее рука находилась выше уровня груди».

Я положил ее руку на грудь, и мама открыла глаза. Когда я укрыл ее одеялом, кончик маминого носа покраснел. На глазах, уставившихся в потолок, навернулись слезы. Я расстроился, потому что ожидал, что мама скажет «спасибо» за то, что она выжила благодаря мне, и похвалит меня, а она плакала. Я подумал, что, наверно, она просто забыла, поэтому решил ей напомнить.

– Я испугался, думал, что ты умерла. Больше не делай так.

Мама шевельнула губами, будто желая что-то сказать. Я с нетерпением ждал, но она сильно стиснула зубы, так что подбородок выступил вперед, и под ним, словно воробей, забилась синяя вена. У нее был такой вид, словно она изо всех сил сдерживается, чтобы не ударить меня. Я не знал, в чем я виноват, но понял, что мне лучше уйти. Реалист тоже посоветовал мне ретироваться из комнаты мамы. Пока я пятился, добираясь до двери, я подобрал фразу, которая могла успокоить маму:

– Спокойной ночи!

В тот день я впервые использовал эти слова в качестве стратегии. После этого я регулярно пользовался ими, как пластырем. Когда маму нужно было успокоить, когда я хотел прекратить с ней разговор или хотел что-то скрыть, когда произносил их вместо просьбы «не вмешивайся», ограждая себя от маминого контроля. Возможно, накануне вечером я сказал «спокойной ночи» именно поэтому. Этим пожеланием я давал понять, что она должна меня подождать там, пока я не решу все проблемы и не закончу свое дело.