– Спасибо за сегодняшний день, – сказал Хэчжин, открывая дверь, мама тоже вышла из машины. Я остался сидеть на своем месте и молча наблюдал за их прощанием. Хэчжин поклонился, мама протянула ему руку, будто перед ней стоял не пятнадцатилетний подросток, не друг сына, а состоявшаяся взрослая личность. Хэчжин поколебался и пожал маме руку. Они секунд пять молча смотрели друг на друга, но мне показалось, что за такое короткое время они в чем-то убедились. В чем-то, что невозможно выразить словами, в чем-то, что я вообще не мог понять.

Мама села обратно в машину, а Хэчжин стоял на месте. Желтый шарф развевался в темноте. Только в тот момент я понял, что мой шарф исчез. Наверно, обронил где-то, после того как его снял и держал в руке. Может быть, когда хихикал во время фильма, и наши с мамой взгляды встретились? Или в тот момент, когда Малыш Зе стрелял под ритм самбы? В ушах, словно кто-то включил радио, послышалась реплика главного героя по кличке «Ракета».

У каждого правила есть исключение, которое потом становится правилом.

У моей мамы был только один сын – я. Это было правилом. Исключением стал Хэчжин, который в марте следующего года стал приемным сыном моей мамы и незаметно занял место моего старшего брата. То есть исключение обернулось новым правилом…

Я опять посмотрел на бритву в руке. Улики, свидетельствующие о том, кто убийца, были повсюду. Имелось также и орудие убийства. И ни одной зацепки, указывающей на обратное. А тот, кто является убийцей, ничего не помнит. Как Хэчжин воспримет эту ситуацию? Что бы он меня ни спрашивал, у меня для него только один ответ – оправдание, к которому уже тысячу лет прибегают преступники: я ничего не помню. Поверит ли этим словам Хэчжин или заявит в полицию? Возможно, он предложит мне явиться к ним с повинной. Я, конечно, не смогу так поступить. Меня арестуют или я сдамся сам, но это будет потом. Сейчас мне требуется время все обдумать. Если это совершил я, мне необходимо найти объяснение. Что случилось? Когда? Почему? И почему я ничего не помню?

Надо было со всем этим покончить.

Опять послышался голос мамы. Он раздавался не в голове, а за моей спиной. Я обернулся к стеклянной двери, ведущей на террасу. По ту сторону стояла мама. Волосы на затылке собраны в хвост, белая ночная рубашка, босые ноги с браслетом. Так она выглядела перед смертью – без следов крови, горло не рассечено.

Ты…

Мама смотрела на меня злыми горящими глазами. Белки отливали синевой, в них взрывались красные прожилки.

Ючжин, ты…

Я испугался и, держа бритву в руке, попятился назад к кровати.

Ты не должен жить.

В моих висках пульсировали вены. Рука с бритвой напряглась, и я невольно спросил вслух:

– Почему? Что я сделал?

Мама не ответила. Налетел похожий на метель туман и скрыл ее образ из виду. Передо мной была лишь стеклянная дверь. Я осмотрел комнату – кровавые потеки на полу, следы ног, окровавленное одеяло. Все это появилось после смерти мамы. А проклятие, которое я только что услышал, мама произнесла, еще будучи живой. Когда, почему она это сказала и за что мне все это? Может быть, она так сказала, оттого что ночью я выходил из дома втайне от нее? Мне даже это запрещено? Я теперь что, не должен из-за этого жить?

Кровь бешено стучала в висках, от чего страшно разболелась голова. В затылке пекло. Перед глазами мелькали черные точки. Казалось, тело не принадлежало мне. Я пошел в ванную, бросил бритву в раковину и открыл холодную воду. Чтобы не потерять мысль из-за отчаяния и гнева, я нагнулся и подставил голову под струю воды.

Завтра, мам. Я расскажу тебе все завтра утром.