– Ты чего там забыл? – спросил приятель. – Гляжу, дверь в доме открыта, тебя нет.
– Иди сюда, – позвал Матвей.
– В хлев, что ли, жить переехал?
Шутник, блин!
– Иди, покажу чего.
Расчет был прост. Вован у Матвея в авторитете. Давным-давно он уехал из Березовки, жил в Саратове, темные дела крутил, а потом что-то случилось: то ли он кого-то наколол, то ли его накололи, едва унес ноги, спасибо, жив остался и головы не лишился, прятался какое-то время в Районе, а потом зарылся там, где надежнее: в родном селе. Если кто-то в жизни что-то понимает, то это Вован. Пусть он и разберется, есть ли бес или только грезится с бодуна. Если хлев пуст, Вован спросит: «Ну и чего хотел показать?»; а если удивится: «Где спер?» – значит, кабан не видение, а материальное животное. Тогда придется дополнительно выяснять, есть ли в нем бес. Хотя и без того ясно, что есть.
Вован спустился с крыльца и неторопливо двинулся на зов, трезвый до неприличия. Даже издали видно, что черепушка у него не забита захрясшим цементом, и руки не дрожат, и сердце не колотится, и сушняка во всем организме нет. Друг называется!
Вован вошел в хлев, поморгал, чтобы глаза после яркого света привыкли к полутьме.
– Видишь? – спросил Матвей, не дождавшись вопроса и не зная точно, какой ответ хочет получить.
Вован ответил вопросом на вопрос:
– Сам-то видишь?
– Вижу.
– Так с какой целью допытываешься?
Матвей был вынужден спросить в лоб:
– Что видишь?
– Окулистом заделался? – вопросил Вован насмешливо. – Я не слепой. Стопроцентное зрение.
Вертится, стервец, как последний пельмень на блюде в большом застолье – ты в него вилкой, он в сторону, ты вилкой, а он влево, ты опять, а он вправо… Матвей озлился:
– Так видишь или нет?!
– Поясни, что я обязан увидеть, – спокойно ответил Вован.
– Кабана, блядь! – заорал Матвей. – Кабана!
– Так бы сразу и сказал. Юлишь, как…
Матвей сжал кулаки.
– Тебе в каком глазу зрение поправить: в левом или правом?
Впервые он позволил себе такую грубость по отношению к Вовану. Тот наконец осознал серьезность момента. Иной алкаш ткнуть в рыло очень даже способен. Матвей, мужчинка жилистый, был как раз из таких. Смирный, но если хорошенько разозлить – лучше разбегайтесь. Вован легко бы с ним справился, но имел свои планы на дружка, приближенного к нечисти.
– А-а-а-а, ты вот про что, – протянул он. – Так кабан – вот он, на виду, про него и речи нет. Я думал, ты про что другое спрашиваешь. С хрюшкой что думаешь делать?
– Зарежу, мясо продам.
Вован аж подпрыгнул.
– Сдурел?!
– Поясни…
– Взаправду не понимаешь или дурочку из себя ломаешь?
Матвей вместо ответа изобразил дурака, как умел: скорчил рожу и выпучил глаза, о чем сразу же пожалел – в башке будто граната разорвалась. Неразумно рожи строить, когда головенка и без того раскалывается.
– Ой, блин!
– Вот именно «ой», – сказал Вован. – Тебе такой инструмент в руки попал, с ним что угодно можно сотворить. Такие дела замутить, аж голова кругом идет. Эх, мне бы такой!
«Это он про беса», – понял Матвей. И, не думая, ляпнул:
– Бери! Даром отдаю как другу.
Фиг с ними, мясом и салом, лишь бы от беса избавиться. Вован вздохнул:
– Нет, брат, не совладаю.
«Врет, – подумал Матвей. – Но ведь насильно не втюхаешь». Попытался еще раз:
– Да ты попробуй.
– Знаешь, одна попробовала. Мне что-то неохота.
Матвей опечалился.
– Вот и я никак не совладаю. Оседлал он меня и погоняет. Что хочешь говори, а я кабана все-таки того, – он изобразил «того», проведя сложенными в лезвие пальцами по собственной шее.
– Сам резать собираешься? – осведомился Вован.
– Ты что?! Я не умею. Бубеля позову.