– Что там? – не двигаясь спросила Эшли. Моника сделала фотку и молча протянула телефон подруге. Та вскрикнула и уткнулась лбом в стол. – Какой позор… Это такой позор…

Парни начали громко смеяться, что студенты стали на них оборачиваться и спрашивать друг у друга о причине такого громкого веселья. А Моника положила телефон на стол с фотографией гематомы на шеи у Эшли…

[1] Она моя рана в сердце.

Я живой.

Она моя рана в сердце.

Я весь горю.

Она моя рана в сердце.

С ней я поднимаюсь на такие высоты,

На которых я еще не бывал.

[2] Альбом “Blurryface” группы twenty one pilots. Песня “Tear in my heart”.

[3] Хуманизация – изображение живых существ, неодушевлённых объектов и абстрактных понятий в виде людей.

Девушка сбросила вызов и на эмоциях, радостно и возбужденно, обернулась на Орлов. Они шли по коридору чуть сзади неё по направлению к актовому залу, ловя на себе привычные взгляды студентов. На них смотрели как бы невзначай, через плечи друг друга, закрывая шкафчики или делая такое движение, которое бы не выдавало бы их истинное желание увидеть кумиров, фаворитов. Не прошло и минуты после телефонного разговора, а Эшли уже поздоровалась с пятью студентами, назвав каждого по имени, в голове припоминая интересы каждого. Чарльз поравнялся с девушкой, а она уже испугалась, что вот-вот и все вокруг догадаются об их отношениях. За ними все наблюдали, точно видели, как она смотрела на парня, и как он смотрел на неё… Нельзя было не видеть. Эшли неспециально, не нарочно делала вид, что не замечала Чарльза. Голова сама не поворачивалась в его сторону. От этого она краснела и выдавала себя ещё больше.

– Кто звонил? – поинтересовался парень, хотя сам прекрасно знал ответ. Он знал это, потому что давно выучил её мимику, настроение, привычки. И потому как она оживилась; слегка качала головой, Чарльз делал вывод, что всему причиной был Лукас.

– Лукас. – снова улыбнулась Эшли. – У него сегодня математический турнир. Улетел в Чикаго ещё до Нового года, чтобы готовиться к нему.

Девушка говорила с гордостью, граничащей с хвастовством. Он не раз уже защищал честь школы на международных уровнях, был победителем олимпиад, притом ему это легко давалось. По крайней мере, Лукас никогда не показывал своей сестре, что ему трудно. Такой у него был характер. Всегда делать всё на высшем уровне с таким видом, словно он не приложил и каплю усилий, словно проделанная им работа мелочь, пыль, которую он небрежно смахнул. Верно, небрежно. Лукас любил добиваться целей, демонстрируя лёгкую небрежность и даже равнодушие, тешившее его самолюбие глубоко в душе, втайне ото всех.

– В детстве я очень часто летал с отцом в Чикаго. – задумавшись, произнёс Чарльз. – Была одна актриса… – прищурился он, пытаясь выудить воспоминания из подкорки сознания. – Знаешь, отец ведь не фанат искусства. Он сухой и приземлённый до тошноты. А в Чикаго летал постоянно ради спектаклей. Ради одной актрисы. – блондин задумался, будто анализируя свои слова, а затем усмехнулся. – У этой актрисы ещё дочь была – моя ровесница. Тоже играла в спектаклях. Втрескалась в меня по уши. Ещё делала вид, что я ей не нравлюсь, а сама краснела каждый раз, когда задирал её. Ревнуешь? – ухмыльнулся он.

Девушка нахмурилась и споткнулась. Если бы Чарльз не придержал её, то она точно упала бы. Эшли подозрительно улыбалась, не понимая, шутил ли сейчас парень или нет. Его воспоминания до удивительности имели сходства с её собственными. Как такое было возможно?