– У меня только бабуля и ей всё равно – она чистейшей воды божий одуванчик.

– Сочувствую, – от воспоминания о пожухших листьях и облетевшей голове отца в моей гортани завибрировала заунывно-тягостная струна.

– Чего? – девушка приподняла одну бровь. – Впрочем, не важно. Я за любую эмпатию. Раз ты способен на сочувствие, то, скорее всего, не окажешься кровавым маньяком и не пустишь меня с бабулей на фарш или винегрет. Ведь не пустишь же?

– Не пущу, – согласился я. – По крайней мере, раньше я никого не пускал ни на фарш, ни на винегрет. Не испытывал в этом ни потребности, ни желания, и сейчас не испытываю.

– Вот и прекрасно. Бабуля у меня лапочка, но, боюсь, если я приведу домой убийцу, то даже она такое не одобрит. А теперь – вперед! Точнее, сначала налево, потом под арку, затем срежем наискосок через детскую площадку, а уж потом – полный вперед! – скомандовала девушка. Бегемот послушно оторвал бочкообразное туловище от земли и дрябло, но целеустремлённо понёс его налево. Хозяйка последовала за псом, а я замкнул процессию.

На ходу я смотрел по сторонам и удивлялся тому, насколько светлым, мягким и воздушным в загустевших сумерках выглядело всё – разлапистые деревья, задравшие ветви в немом вопле, тараканистые кусты, жмущиеся к обочине, гулкие остовы автомобилей, неподвижные и мчащиеся по шершавым вкусовым бугоркам языка дороги, и мимоидущие люди, здесь и сейчас пишущие книгу своей жизни. Параллельно с этим я заглядывал в себя и поражался, как же светло, мягко и воздушно в моей внутренней обволакивающей кисельной мгле. Со мной явно что-то случилось, и это что-то поработало и снаружи, и изнутри. Опасно ли это? Скорей всего, опасно. Но будь безопасность моим приоритетом, я бы не ушел из родительского дома. Может быть, чувство опасности – как раз то, к чему я стремлюсь. Иначе почему дома я был не в порядке, а сейчас упорядочился чуть ли не до алфавитного перечня?

– Вот и непреступная башня, в которой я заточена большую часть времени, – девушка указала на большой некрасивый дом с прямоугольной крышей, прямоугольными окнами, прямоугольными балконами и вереницей прямоугольных дверей.

– Разве башня не должна в вышину быть больше, чем в ширину? – я сравнил дом с собой и пришел к заключению, что из нас двоих на башню сильнее похожу я.

– Это многоподъездная башня, – девушка слегка наклонила голову и коротким движением свела и развела плечи. – И вообще, главное, что я там томлюсь. А раз я – прекрасная принцесса, то любое место моего томительного заточения автоматически получает статус непреступной башни.

– Принцесса? – от этого слова повеяло чем-то таким, чему здесь не место или не время, а, быть может, не то и не другое сразу. Слово «принцесса» распускалось на кончике языка шипящим фонтаном искристых брызг, фруктово-сладких и прохладно-свежих. Этот фонтан требовал торжества и яркой роскоши, которой я не чувствовал ни оптически, ни внутренне.

– Самая натуральная принцесса, можешь не сомневаться. Мой папа был королем неудачников, так что всё по закону. Ну что, ты готов идти на штурм неприступной башни, мой отважный рыцарь? – глаза девушки искрились так же, как слово «принцесса».

– Не знаю. Я никогда прежде не ходил на штурм. Кроме того, я и не готовился на него идти. Можно допустить, что я был рождён готовым идти на штурм, но мне так не кажется.

– К чёрту ложную скромность. На штурм! – принцесса распахнула передо мной дверь. Я вошел в мерцающее чрево многоподъездной башни и погрузился в удушающие миазмы её желудочных соков и кишечных газов.

– Не обращай внимания на вонь. Это дракон воздух портит. Мы с Бегемотом привыкли, и ты привыкнешь, – принцесса с псом уже штурмовали ступени башни.