У Расти в папках были фотографии, про которые даже любопытная Шарлотта понимала: лучше их не откапывать, потому что на фото была девушка, повесившаяся в амбаре, потому что она не смогла пережить то, что сделал с ней тот мужчина, и решила покончить с собой.

Саманта училась в одной школе с братом погибшей девушки. Он был на два года старше Саманты, но, как и все остальные, знал, кто ее отец, так что теперь пройти по школьному коридору было для нее все равно что пройти по дому из красного кирпича – через сдирающие кожу языки пламени.

В пожаре исчезли не только ее комната, одежда и позаимствованная помада. Саманта потеряла и мальчика – владельца той кожаной куртки, – и друзей, которые раньше приглашали в кино, на вечеринки и в гости с ночевкой. Даже любимый тренер по бегу, который занимался с Самантой с шестого класса, начал придумывать отговорки: якобы у него совсем нет времени на работу с ней.

Гамма сказала директору школы, что девочки помогают ей разбирать коробки и какое-то время не будут ходить в школу и на тренировки, но Саманта поняла: на самом деле все из-за того, что после пожара Шарлотта каждый день приходит домой в слезах.

– Все, хрен с ним. – Гамма закрыла коробку, отчаявшись найти сковороду. – Предлагаю сегодня побыть вегетарианцами.

Девочки не возражали, потому что на самом деле им было все равно. Гамма вопиюще плохо готовила. Она отрицала рецепты. Открыто враждовала со специями. Как дикая кошка, она инстинктивно противилась любым попыткам одомашнивания.

Гарриет Куинн называли Гаммой не потому, что ее развитые не по годам дети не могли произнести слово «мама», а потому, что она имела две докторские степени, одну – по физике и одну – в какой-то еще заумной области, которую Саманта никак не могла запомнить, но, кажется, там было что-то про гамма-излучение. Мать работала в НАСА, затем переехала в Чикаго и работала в «Фермилабе», после чего вернулась в Пайквилль ухаживать за умирающими родителями. Может, и была какая-то романтическая история о том, как юная Гамма отказалась от блестящей научной карьеры, чтобы выйти замуж за юриста в маленьком городке, но Саманта ее никогда не слышала.

– Мам, – Шарлотта плюхнулась за стол, обхватив руками голову, – живот болит.

– Тебе разве не надо делать уроки? – спросила Гамма.

– Химию. – Шарлотта подняла глаза. – Поможешь?

– Это не ракетостроение. – Гамма вывалила спагетти в кастрюлю с холодной водой на плите. Потом повернула ручку и включила газ.

Шарлотта скрестила руки внизу живота.

– Ты хочешь сказать, что я справлюсь сама, потому что это не ракетостроение, или имеешь в виду, что ракетостроение – это единственная область, в которой ты разбираешься, поэтому с химией ты мне не поможешь?

– В этом предложении слишком много союзов. – Гамма зажгла спичку и поднесла к горелке. Газ полыхнул с резким «пффух». – Иди помой руки.

– По-моему, резонный вопрос.

– Прямо сейчас.

Шарлотта с театральным стоном встала из-за стола и вприпрыжку побежала по длинному коридору. Саманта услышала, как открылась и закрылась одна дверь, потом другая.

– Вы-ни-мать! – прорычала Шарлотта.

В коридор выходило пять дверей, но их расположение не подчинялось никакой логике. Одна дверь вела в жуткий подвал. За другой был гардероб. Посередине почему-то был вход в крошечную спальню, в которой умер старый фермер. Еще одна дверь вела в кладовую. Оставшаяся дверь вела в ванную комнату, и даже два дня спустя никто из них не смог запомнить, какая именно.

– Нашла! – провозгласила Шарлотта, будто они сидели и только этого и ждали.

– Может, с грамматикой у нее и не очень, – сказала Гамма, – но из нее получится отличный юрист. Я надеюсь. Если этой девочке не будут платить за умение спорить, за что еще ей платить?