– Сэр, – сказал Буш. – Мистер Уайз спрашивает от имени матросов, сэр. Началась ли война?

Да? Нет?

– Лягушатники знают, а мы – нет. Пока нет, мистер Уайз.

Нестрашно, если капитан признается в своей неосведомленности, когда причина ее вполне очевидна. Сейчас, возможно, стоило бы произнести зажигательную речь, но, еще немного подумав, Хорнблауэр решил этого не делать. И все же чутье говорило ему, что нельзя ограничиться одной короткой фразой.

– Всякий, кто полагает, будто свои обязанности в мирное время можно исполнять иначе, чем в военное, рискует, что ему исполосуют спину, мистер Уайз. Передайте это матросам.

Пока достаточно. Проуз вернулся и глядел, прищурясь, на такелаж, оценивая, как ведет себя корабль.

– Как вы думаете, сэр, мы могли бы поставить грота-стаксель?

Вопрос этот подразумевал многое, но ответ на него мог быть только один.

– Нет, – сказал Хорнблауэр.

Стаксель, возможно, немного прибавил бы «Отчаянному» скорости. Но он очень сильно накренил бы корабль, а это, вместе с возросшей площадью парусов, значительно увеличило бы снос в подветренную сторону. Хорнблауэр видел «Отчаянный» в сухом доке, знал его обводы и мог оценить максимальный угол, при котором он будет держаться за воду. Эти два фактора следовало уравновесить, а кроме того, включался третий – если увеличить площадь парусов, увеличится и вероятность чему-нибудь оторваться. Любая неприятность – мелкая или крупная, от разорвавшегося троса до упавшей стеньги, – оставит беспомощный шлюп под пушками неприятеля.

– Если ветер ослабнет, это будет первый дополнительный парус, который я поставлю, – продолжил Хорнблауэр, чтобы смягчить категоричность отказа, потом добавил: – Замерьте положение «Луары» относительно нас.

– Я это сделал, сэр, – ответил Проуз.

Хорнблауэр мысленно его похвалил.

– Мистер Буш! Можете отпустить подвахтенных.

– Есть, сэр.

Эта погоня – эта гонка – может затянуться на часы, даже на дни, и незачем раньше времени переутомлять команду. Налетел новый, более сильный порыв ветра, обрызгав палубу дождем. «Луара» исчезла из вида. Лавируя против ветра, «Отчаянный» подскакивал, как бумажный кораблик.

– Интересно, сколько матросов сейчас страдает морской болезнью? – Хорнблауэр выговорил эти отвратительные слова как человек, трогающий больной зуб.

– Я бы сказал, не так много, сэр, – отвечал Буш совершенно бесстрастно.

– Позовите меня, когда «Луару» вновь станет видно, – сказал Хорнблауэр. – Позовите меня в любом случае, если будет нужно.

Он произнес эти слова с неимоверным достоинством.

Потребовалось выматывающее физическое усилие, чтобы пройти по палубе в каюту. Дурнота усиливалась из-за того, что палуба прыгала под ногами, из-за того, что койка, на которую он со стоном повалился, раскачивалась из стороны в сторону. Через час его поднял сам Буш.

– Погода проясняется, сэр, – сквозь шум донесся из-за двери голос первого лейтенанта.

– Очень хорошо. Иду.

Когда он вышел, по правому борту уже виднелся темный силуэт. Вскоре совсем прояснилось, и «Луара» стала хорошо видна. Она сильно накренилась, реи круто обрасоплены. Когда она выпрямилась, пушечные порты стали видны так отчетливо, что их можно было сосчитать. Брызги клубились под наветренным бортом, потом она вновь накренилась, и на мгновение мелькнуло розовато-бурое, покрытое медью днище. Хорнблауэр заметил про себя то, что Проуз и Буш одновременно выразили словами.

– Она нас нагоняет! – воскликнул Буш.

– Она сместилась на целый румб, – сказал Проуз.

«Луара» движется быстрее «Отчаянного». Все знают, что французские корабелы искуснее английских, и французские суда обычно более быстроходны. В данном конкретном случае это сулило трагедию. Но вот и еще одна новость, еще худшая.